Каждое из произведений Леонида Андреева (1871—1919), включенных в эту книгу, вызывало в обществе полемику, а то и скандал. В заслугу ему читатели ставили яркость языка, парадоксальность, пристрастие к экстремальным сюжетам. Почти за те же качества его корили — экспрессия на грани истерики, мистицизм, психологический надрыв. Не забудем, однако, что на дворе стоял Серебряный век русской литературы и Леонид Андреев со всеми своими достоинствами и недостатками идеально вписывался в его моды. Но мода — вещь преходящая, а проза Леонида Андреева и по прошествии века оказалась вполне в тренде. «Красный смех» — протест против милитаристского безумия. «Рассказ о семи повешенных» — о бессилии «симметричного ответа» террористам, сознательно идущим на смерть. «Иуда Искариот» — о многосложной психологии предательства. «Дневник Сатаны» — о том, как дьявол в человеческом облике пришел на Землю и был жестоко обманут и переигран людьми: «Если ты Сатана, то ты и здесь опоздал… Где в твоем аду ты найдешь таких очаровательных, бесстрашных, на все готовых чертей?» Эту гипотезу Андреева человечеству еще предстоит проверить.

Евгений Львович Шварц (1896—1958) обладал удивительной способностью наполнять актуальным содержанием общеизвестные сюжеты. Пожалуй, современному читателю или зрителю уже нелегко в «Золушке» или «Снежной королеве» отделить сказочный «каркас» Шарля Перро или Андерсена от Шварцевой фантазии, то ироничной, то грустной, то веселой — но непременно глубокой и умной. Жизнь Шварца складывалась непросто: в Гражданскую участвовал в Ледяном походе Корнилова, это пришлось всю жизнь скрывать. В тридцатые подружился с обэриутами, их почти всех расстреляли, он спасся чудом. И его самого, и его пьесы постоянно подозревали в том, что они «намекают» на некие изъяны и пороки руководства. «Голого короля» при жизни Шварца так и не разрешили к постановке. «Тень» поставили, но цензура спохватилась через пару месяцев. «Дракон», поставленный в 1944-м как антифашистская пьеса, продержался всего пару спектаклей. Конечно, власть не могла впрямую признать, что и себя разглядела в сказочных персонажах, но и позволить драматургу так анатомировать свою природу не могла. «О славный наш освободитель! Ровно год назад окаянный, антипатичный, нечуткий, противный сукин сын дракон был уничтожен вами». Как-то боязно…