Николай Александров, "Эхо Москвы": Елене Катишонок удается сохранить свой почерк, то есть быть оригинальной, при всей внешней традиционности, а главное – удивить или насторожить читателя, настроившегося на спокойное плавание в тексте вроде бы вполне каноническом

«Записки охотника» Иван Сергеевич Тургенев (1818—1883) публиковал в некрасовском «Современнике» с 1847 по 1851 год, присылая их из Европы. «Я не мог, — писал Тургенев, — дышать одним воздухом, оставаться рядом с тем, что я возненавидел. Крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил все, против чего я решился бороться до конца». Удивительное дело: каждый очерк по отдельности не без придирок, но преодолевал цензурный режим. Но когда сложилась книга, стало ясно, что тургеневские записки обладают огромной кумулятивной силой, нацеленной на врага, которого он когда-то поклялся победить. Цензор, пропустивший книгу в печать, был уволен и даже лишен пенсии Николаем I за то, что «не рассмотрел статьи в целости». Зато рассмотрел их Александр II, якобы заметивший, что именно «Записки охотника» послужили одним из главных аргументов в отмене им крепостного права. Но внимательный читатель, конечно, оценил в «Записках охотника» и другое, может быть не менее важное. Так, Иван Гончаров увидел в Тургеневе «истинного тр убадура, странствующего с ружьем и лирой»: «Заходили передо мной эти русские люди, запестрели березовые рощи, нивы, поля… Орел, Курск, Жиздра, Бежин луг — так и ходят около».

Время написания исходной части книги — весна 1967, перед письмом автора IV съезду советских писателей, — и в тот момент не предполагалось продолжение её. Однако по мере развития событий возникла потребность продолжать сюжет — и так были последовательно написаны три Дополнения — в ноябре 1967, феврале 1971 и декабре 1973. (Примечания, сделанные при написании этого основного корпуса книги, не датируются.) Уже тогда автор имел в виду в будущем написать Дополнение «Невидимки» и собирал для него материалы, почти только устно: в советских условиях нельзя было доверить бумаге даже черновой набросок — по его крайней опасности для соратников, помощников, доброжелателей и друзей. Все части книги до изгнания автора из СССР были написаны в Подмосковьи (Рождество-на-Истье, Жуковка и Переделкино).

"Фигура речи": Наталия Ким рассказывает о книге "Родина моя, Автозавод" о жизни, своей семье, ремесле журналиста и писателя и о новой книге, которая скоро выйдет в издательстве "Время", - в передаче Николая Александрова на ОТР

Дорогие друзья! Приближается один из самых важных праздников, дорогих сердцу каждого читателя - День Победы. В преддверии  9 мая издательство "Время" хотело бы напомнить о книгах тех наших авторов, кто прошел войну, а также тех, для кого эта тема стала важной частью творчества

Детская писательница Марина Потоцкая: «Хорошо помню себя в детстве — это помогает писать». В интервью с Александрой Багречевской рассказывает о своих книгах, рассуждает о важности особого отношения к детям и отказывается сравнивать жизнь в Москве и в Тель-Авиве.

В середине апреля на Васильевском спуске Московского Кремля, Кремлёвской и Москворецкой набережных и Москворецком мосту стартовали съёмки картины Глеба Панфилова «Один день Ивана Денисовича».

Каждое из произведений Леонида Андреева (1871—1919), включенных в эту книгу, вызывало в обществе полемику, а то и скандал. В заслугу ему читатели ставили яркость языка, парадоксальность, пристрастие к экстремальным сюжетам. Почти за те же качества его корили — экспрессия на грани истерики, мистицизм, психологический надрыв. Не забудем, однако, что на дворе стоял Серебряный век русской литературы и Леонид Андреев со всеми своими достоинствами и недостатками идеально вписывался в его моды. Но мода — вещь преходящая, а проза Леонида Андреева и по прошествии века оказалась вполне в тренде. «Красный смех» — протест против милитаристского безумия. «Рассказ о семи повешенных» — о бессилии «симметричного ответа» террористам, сознательно идущим на смерть. «Иуда Искариот» — о многосложной психологии предательства. «Дневник Сатаны» — о том, как дьявол в человеческом облике пришел на Землю и был жестоко обманут и переигран людьми: «Если ты Сатана, то ты и здесь опоздал… Где в твоем аду ты найдешь таких очаровательных, бесстрашных, на все готовых чертей?» Эту гипотезу Андреева человечеству еще предстоит проверить.

Евгений Львович Шварц (1896—1958) обладал удивительной способностью наполнять актуальным содержанием общеизвестные сюжеты. Пожалуй, современному читателю или зрителю уже нелегко в «Золушке» или «Снежной королеве» отделить сказочный «каркас» Шарля Перро или Андерсена от Шварцевой фантазии, то ироничной, то грустной, то веселой — но непременно глубокой и умной. Жизнь Шварца складывалась непросто: в Гражданскую участвовал в Ледяном походе Корнилова, это пришлось всю жизнь скрывать. В тридцатые подружился с обэриутами, их почти всех расстреляли, он спасся чудом. И его самого, и его пьесы постоянно подозревали в том, что они «намекают» на некие изъяны и пороки руководства. «Голого короля» при жизни Шварца так и не разрешили к постановке. «Тень» поставили, но цензура спохватилась через пару месяцев. «Дракон», поставленный в 1944-м как антифашистская пьеса, продержался всего пару спектаклей. Конечно, власть не могла впрямую признать, что и себя разглядела в сказочных персонажах, но и позволить драматургу так анатомировать свою природу не могла. «О славный наш освободитель! Ровно год назад окаянный, антипатичный, нечуткий, противный сукин сын дракон был уничтожен вами». Как-то боязно…