Книги

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ВРЕМЯ»

просмотров: 8 454
Эта городская история была написана мной быстро (осенью 76-го), но долго не отпускала.
Те, кому я ее прочитал, не выказали никакого одобрения, скорее наоборот. Анастасия Ивановна Цветаева, пригласившая меня в свою летнюю хибарку, была в сильном раздражении, и даже соловьи из цветущего коктебельского парка не могли утишить ее негодования; ее подруга Кунина, поджав губы, скорбно молчала; и только друг Анастасии Ивановны Шадрин в белых, как сейчас помню, начищенных зубным порошком парусиновых башмаках (это он, между прочим, перевел «Мельмота Скитальца»), приехавший катером из Ялты повидаться с ней, вступился за поэму.
— Хорошо, — нехотя сдалась А. И., — прочтите теперь стихи, чтобы смыть эту мерзость.
— Ну это другое дело, а то я за вас испугалась, — сказала она как всегда громко после чтения стихов, обращаясь скорее к своим друзьям, чем ко мне.
— Анастасия Ивановна, — я слышу пение соловьев раз в году, в отпуске, да и то не всегда, а остальные одиннадцать месяцев слышу свист сливного бачка, и сейчас поэтика бачка меня занимает больше, — помню, сказал и я в сердцах.
На том и разошлись.
Так или примерно так отнеслись к «Однофамильцу» и другие слушатели, друзья и приятели, порой случайные — им я читал переработанный уже вариант, а я все время то дописывал что-то, то выбрасывал, уточнял и правил, пытаясь главным образом ямб классический сделать современным, а прямое зрение потеснить в пользу косвенного и внутреннего. И тем не менее. Слишком мрачно, говорили одни. Анекдот, пожимали плечами другие. Непереваренная проза, морщились третьи. Я со всеми внутренне соглашался, ведь в условиях тотальной цензуры иногда не сразу поймешь, это несостоявшаяся вещь или «непроходимая» (термин тех лет). При случае, сдавая переводы, показал поэму в «Новом мире», но там только руками замахали. Поскольку, как я понял, о напечатании не может быть и речи, я засунул машинопись в кучу рукописей и писем: пусть отлежится.
Когда один за другим в царство теней стали уплывать на лафетах генеральные секретари, и поблазнило переменами, я соорудил нехитрое предисловьице и отнес все в редакцию «Октября», но и там завернули мою злосчастную сагу, поинтересовавшись, не пишу ли я прозы. Отвергли ее и в «Лит. Грузии». Гурам Асатиани, главный редактор, передал мне через общих знакомых: «Это спор славян между собою». Красивый, между прочим, был человек, Гурам, мы с ним в конце долгого грузинского застолья обменялись галстуками когда-то.
Странно, я много раз получал от ворот поворот, рассыпали наборы стихов, а те, которым удавалось пробиться, выходили в другое время, с десяти-двадцати-и-больше-летним запозданием, и все ничего, а тут — заело. Мне почему-то очень хотелось подержать в руках хотя бы корректуру, а лучше — книгу. Это я к тому, что «похоть печатания», которую осуждали мои младшие коллеги, меня как раз грела, и я всегда помнил слова Лабрюйера: «Мы приходим в восторг от самых посредственных сатирических или разоблачительных сочинений, если получаем их в рукописи, из-под полы и с условием вернуть их таким же способом; настоящий пробный камень — это печатный станок».
Наконец, уже в разгар перестройки, «Однофамилец» стараниями Натальи Ивановой был опубликован в «Дружбе народов», не вызвав особого интереса, ну поэма и поэма, и я перестал о ней думать.
Тут я должен заметить, что те бурные годы романтических надежд и иллюзий, годы крушения единственно верного и всесильного учения, а с ним и насиженного уклада, переменившие в одночасье и литературный пейзаж, многое не только открыли заново, но и похоронили многое: какие-то тексты запоздали навсегда, оставшись в своем времени, какие-то оказались под завалами мифологизированных глыб, а иные просто непрочитанными. И свобода слова, пришедшая на смену гласности, довершила дело, потребовав безоглядной актуальности. Часто путем беспамятства. А потом и той страны не стало. А потом... да мало ли что было потом.
И вот совсем недавно звонит мне художник Анатолий Алексеевич Семенов, оформлявший когда-то две мои книги:
— Олег, а почему бы вам не выпустить «Однофамильца» отдельным изданием? Собственно, я уже и макет придумал...
«Теперь-то зачем», подумал я про себя, и еще озадачило: а ведь у героя та же фамилия. И буквально на следующий день получаю статью из Казани от Артема Скворцова, все про того же «Однофамильца», озадачившую не меньше, поскольку автор, появившись на свет всего за год до Семенова-героя, сумел прочесть текст как очевидец тех лет, и хотя не со всеми рассуждениями его можно согласиться, я благодарен за саму попытку взглянуть на «Однофамильца» трезвыми глазами другого поколения.
Вот, пожалуй, и все, что могу сказать в пояснение к этой републикации. А что касается поэмы, судить не мне. Тем более что и сам жанр объявлен безнадежно устаревшим. И вообще, на тридцать лет ты опоздал, Семенов, к балу, скажем словами героя, и нам к этому добавить нечего.
Олег Чухонцев

Рецензия в журнале "Как"
Тираж: 1000 экз.
ISBN 978-5-9691-0285-9
84x108/32
128 с.
иллюстрированная

Ищем книгу
в магазинах...