«…И колокольчик был выше храма»
Совершив чудную «загогулину», российская жизнь вновь вернулась на тёмные круги своя, и опять нет для нас поэта более важного, чем Александр Башлачев. Память о нём всколыхнулась с новой силой; песни звучат, как сверхновый завет, а загадка его жизни и смерти будоражит до сердечной боли. Впрочем, большинство сограждан и современников вообще не знает, кто такой Башлачев, а те немногие, кто знают, путаются в мифах и апокрифах. Это простительно: и творчество, и жизнь СашБаша настолько экстраординарны, что и я, например, хотя и знал его хорошо, не имею ответов на многие, многие вопросы.
Александр Башлачев родился 27 мая 1960 года в Череповце в интеллигентной семье. Учился хорошо; после окончания школы поступил на факультет журналистики Уральского государственного университета в Свердловске. Получив диплом, вернулся домой и работал в редакции районной газеты «Коммунист». В 1983 году начал сочинять песни и купил гитару. Песни были хорошие, даже очень, но настоящее озарение (не люблю патетики, но иначе не скажешь) пришло где-то в середине 84-го, когда написалось «Время колокольчиков». Это было нечто невероятное, неслыханное, несравнимое по мощи ни с чем ни до, ни после Башлачева. Если рассуждать тупо-аналитически, то можно представить открытое им новое выразительное пространство как слияние рок-энергетики, изысканнейшей поэтической образности и максимально глубокого проникновения в темную и сокровенную русскую тему. Хотя словами этого действительно не выразишь; мне посчастливилось стать одним из первых слушателей Башлачева, и впечатление было абсолютно ошеломляющим, сродни прикосновению к чему-то магическому и запредельному.
Осенью 1984-го он дал первые квартирные концерты в Москве и Ленинграде, был принят с восторгом. Тут же, не долго думая, уволился с работы и зажил невыносимо легкой жизнью бродячего певца и поэта, скитаясь между Москвой и Новосибирском, Свердловском и Ленинградом, ночуя в квартирах друзей и подруг. Воздушный, праздничный, неприхотливый – казалось, он питался святым духом и излучал вовне мегатонны светлой энергии и любви. В отличие от всех соратников по музыкальному подполью (от Агузаровой до Цоя), СашБаш никак не «продвигал» себя в профессионально-карьерном плане. Хотя возможности для этого были: ему рукоплескали Театр на Таганке и актовый зал «Литгазеты», его принимали в своих домах Андрей Вознесенский и Алла Пугачева. При этом он вовсе не был (как некоторые, возможно, полагают) ни юродивым провинциалом, ни упертым нонконформистом… Просто он жил по своим законам, бесконечно далеким от глупостей и условностей материального мира. Нам, простым смертным, этого не дано – как не дано ни его таланта, ни его свободы, ни его способности любить.
Осенью 1985-го Саша написал самые лучшие песни, которые при всем смущении перед экстремальными эпитетами я не могу назвать иначе, как гениальными – «Ванюша», «Имя имен», «Вечный пост». В это трудно поверить, и я не знаю другой такой вспышки в истории поэзии (может быть, Рембо?) – но получается, что все свои шедевры Башлачев создал меньше, чем за два года – с лета 1984 по весну 1986-го. «И где брал он силы?..»
Последние полтора года жизни СашБаша были очень грустными: он постепенно угасал, он был потерян. Выступал с трудом и в малую долю былой силы. Алкоголь, наркотики и тому подобные бытовые передряги тут совершенно ни при чем; случилась загадочная, мистическая штука: подобно героям сказок и легенд, Башлачев внезапно утратил свой дар. Волшебный (божественный?) источник иссяк, и стихи больше не приходили к нему.
В последние годы он музыкально переработал, усовершенствовал некоторые старые песни (мне особенно нравится поздняя, «гипнотическая» версия «Посошка»), но этого явно было недостаточно для страждущих друзей и ждущей новых откровений публики. Вообще обожание и ожидание отзывались в нем тоской – ведь он не был простым артистом, способным «отрабатывать» старые хиты. Он мог бы прожить дольше, если бы владел азами «простой работы – жить», но его владения располагались гораздо выше.

Рано утром 17 февраля 1988 года Саша Башлачев выбросился из окна ленинградской квартиры.
Во вселенной Башлачева ничего не изменилось – будто и не было этих десятилетий, будто только вчера закрылись его глаза. Он был рокером по тусовке, хиппи по образу жизни, но по сути он был и навсегда остался великим поэтом, человеком внутри души и вне времени. Володя Шинкарев, прекрасный питерский художник, некогда идеолог «митьков», сказал недавно, что СашБаш оправдал существование всего нашего поколения. По-моему, он прав: Сашка – единственный из всех, кому выпало (не?)счастье принять Вечный пост. Прочтите его стихи, убедитесь сами.
АКТроицкий

Эхо Москвы
В издательстве «Время» вышел сборник стихотворений Александра Башлачева «Как по лезвию». Младший современник Окуджавы и Высоцкого – как бы это странно ни звучало, но это действительно так – Бшлачев, казалось, в наименьшей степени соответствовал жанру «авторской песни». Уже больно надрывно звучал его голос, и этот надрыв перекрывал, заслонял и лиризм, и балладность (то есть сюжетность), и напевность. Башлачева как-то трудно назвать камерным, поскольку сам его темперамент выходил за пределы домашности, частности. И здесь дело не только в исполнении (в конце концов, и у Высоцкого хватает надрыва), а в текстах – по видимости хаотичных, как будто не обработанных, как будто даже и не вполне сочиненных. Может быть, сам его дар, сам его талант уже заключал в себе его судьбу. Башлачев как будто высказался весь. Просто однажды перестал писать. Точнее больше не мог писать. И одновременно с этим не смог больше жить. Тем ценнее книжка, которая дает возможность проследить весь его творческий путь – пускай глазами, в отвлечении от голоса:

Когда злая стужа снедужила душу
И люта метель отметелила тело,
Когда опустела казна,
И сны наизнанку, и пах нараспашку –
Да дыши во весь дух и тяни там, где тяжко –
Ворвется в затяжку весна.


Императорский серый сюртук
Издательство «Время» выпустило сборник Александра Башлачева
При всем разнообразии имен и стилей в спорном явлении под названием «русский рок» существует ряд личностей бесспорных. Есть люди, чей масштаб больше всякого жанра. В массовом восприятии они неотделимы от соответствующих легенд, дефиниций и/или ярлыков. Так, Майк Науменко и «Зоопарк» -- это настоящий ритм-энд-блюз, Градский -- настоящий голос, Гребенщиков -- настоящий философ, Цой -- настоящий харизматик, Шевчук -- настоящий саркастичный фанатик... В этом ряду против имени Александра Башлачева стоит «настоящий поэт». Просто поэт без каких-либо скидок, оговорок и извинительных префиксов и приложений типа рок- или -песенник. Случай Башлачева уникален: здесь песня, не переставая быть песней, воспринимается на глаз даже лучше, чем на слух. Собранные под обложкой книги «Как по лезвию» стихи Башлачева производят ошеломляющее впечатление. Причем не только магнитофонные хиты вроде «Времени колокольчиков», «Палаты №6» или «Все от винта», но и вещи не слишком известные.
В отличие от бескрылых предперестроечных частушек на злобу дня в стихах Башлачева того же времени ощутим истинный полет фантазии. Это сюрреалистическая легенда о русской душе в советской действительности. Все понимают, что в «русском поле экспериментов» жизнь непроста, но для многих проблема исчерпывается отсутствием колбасы и сахара (тогда) и денег (сейчас). Но поэты другого мнения: дело не в колбасе, а во внутреннем мире людей. Башлачев разрабатывал эту, казалось бы, тривиальную тему так ловко, свежо, неожиданно и поэтично, что самым адекватным откликом на книгу «Как по лезвию» кажется не какая бы то ни было рецензия, а... перепечатка в газете нескольких текстов -- поразительный сплав иронии, отчаяния и надежды ощутим буквально в каждой башлачевской строфе. Тексты его удивляют какой-то чуть ли не избыточной тщательностью, при том что известно: сочинялись они быстро, иногда экспромтом. Точность в обращении со словом не помеха языковому богатству: ни архаизмы, ни родимые пятна уличной современности не кажутся лишними или нарочитыми.
Не позволяй душе лениться,/ Лупи чертовку сгоряча./ Душа обязана трудиться/ На производстве кирпича. В строках этих явно пародируются широко известные стихи Заболоцкого, но это не пустой прикол, а опыт разговора о вечном на языке своей эпохи. Самое же главное -- читая Башлачева, ты не думаешь о временах и жанрах, а смеешься и печалишься, восхищаясь остроумными и точными наблюдениями. У Башлачева мысль неизменно развивается, совершая круг и доходя до парадокса. В «Грибоедовском вальсе» (песня «на правах народной» перепета фольклорной группой «Седьмая вода») деревенский раздолбай Степан Грибоедов вообразил себя Наполеоном. Он не сошел с ума -- просто мужика загипнотизировали. Шуточка вроде бы, если б не финал: ...а на них водовоз Грибоедов,/ Улыбаясь, глядел из петли./ Он смотрел голубыми глазами./ Треуголка упала из рук./ И на нем был залитый слезами/ Императорский серый сюртук. Гибкие строчки живут, дышат, движутся.
Остается добавить, что Александр Башлачев, череповецкий бард, не доживший до тридцати, все лучшее написал за два года. Книга «Как по лезвию» будет читаться и перечитываться гораздо дольше.
Время новостей, Александр БЕЛЯЕВ

Книжное обозрение: Покойницкие песенки
В нашей культуре много удивительного. Например, русский рок. Не хотелось бы погружаться в невыносимую субкультуру радетелей за отечественный звук, но есть повод.
Вышел том Башлачева. Кто понимает, тот оценит, кто не понимает... Да все понимают. Единственный исполнитель, чье соположение бардовской и роковой традиций не выглядит глупо. Ну, так принято думать...
Том, выпущенный изда­тельством «Время», содержит все — подчеркиваю, все — наследие Александра Башлачева (в основное собрание не включены, по уверению издателей, лишь три композиции, каковые, разума ради, не следует считать композициями: «Я тебя люблю / Я тебя люблю / Я тебя хочу...» Возникает борхесианский сюжет: текст, ненапечатанный в книге, печатается в книге как исключенный).
Странно другое: не упомянуто предыдущее издание (Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001), почти столь же полное. Понятно: что там за провинциальное издание, никто его не видел, а у нас зато вполне бессмысленное предисловие написал Артемий Троицкий. Но все же: нехорошо врать, нехорошо замалчивать работу людей, искренне любящих СашБаша.
Полагается, видимо, высказаться о поэтике автора.
Глупо говорить о Пушкине, Тютчеве, Блоке. Глупо говорить о Башлачеве. Интересно в таких случаях рассматривать частности. Частности порой важнее обобщений. Вот, например, частность: как устроен стих Башлачева? Не хочется приводить статистические данные, однако ж, поверьте, все посчитано.
Устроен стих Башлачева так, что требует неожиданного сопоставления с Пастернаком. Линейность стиха будто бы стягивается к концу строки, концентрируется на рифменной клаузуле. Стяжение смысла оказывается привязанным к финальным — в рамке стиха — словам. Это, кстати говоря, заставляет говорить о принадлежности Башлачева, скорее, к бардовской манере акцентировать смысловые узлы в финальной части строки.
Бардовские и рокерские стихи — далеко не всегда материал для публикации, выдерживающий испытание типографским набором. И потому книжка в твердой обложке вдруг оказывается — совершенно неожиданно для покойного автора и для публикаторов — своего рода элементом «игры в бисер», которая ведется по алогичным законам лже-цитат и лже-ссылок типа «Мороз и солнце — день чудесный / для фрезеровочных работ». Она является продолжением декларированного многократно желания автора выставить свою интимную жизнь на потребу потребителей (прошу прощения за стилистический «перл»), ибо, к примеру, он любит «к зависти толпы» в условиях брежневско-горбачевского дефицита, когда «ветчина, орехи и колбаса — нереально сладкие чудеса»...
Кумиры бывают разные. Для одних — это вечно скандалящие на публике «Алла» и «Филя». Для других — царица «попсы» Наталья Орейро. Но есть и те, кто, понимая все слабые места советской контркультуры, взглядом доброжелательного ценителя смотрят на вышедшую книгу и знают: не пропало, не исчезло, не сгинуло. СашБаш давно умер, но дело его живет.
Владислав Судейкин