Название книги отсылает к топониму на карте Костромского района. Оно созвучно "памяти" и одновременно указывает на корень "сам": поэзия как самостояние перед лицом времени. Две части книги составили небольшие стихотворения лирико-философского и парадоксального характера, две другие - поэмы. В первой, давшей название книге, связываются три времени прошлого в настоящем, а "Китай" с помощью образов реальной Поднебесной угадывает личную перспективу будущего, экзистенционального и поэтического. "Саметь" - четвертая книга стихотворений одного из лучших поэтов своего поколения. 

Лирика Бориса Шапиро возникает по большей части из музыкально-фигуративных, досмысловых переживаний, которые поэт развивает и доводит до такой степени зрелости, что они будто бы сами одеваются в слова. Его новая поэтическая книга "Три дуры" о том, что мир иной, или вторая реальность — она же суть явления литературы — расслаивается на надземное и на подземное небо. По словам автора, его поэзия — это и мостки для преодоления глупости и смерти, и подмостки, с которых поэт показывает, что и глупость, и самого себя можно преодолеть..
Быть может, поэтому в его стихах, отражающих трагику и абсурдность бытия, нередко звучат нотки юмора и персифляжа.

Игорь Волгин «совмещает в своём душевном строе младенца военного времени, зачатого под бомбами и появившегося на свет в смертную пургу, — и скрупулёзного учёного-филолога, в мирное время счастливо продумавшего наследие Достоевского... Нераскаянный идеалист, неисправимый “шестидесятник” кладёт душу в попытке свести концы, спасти Смысл. “Что было — проносится мимо и тает в дали голубой. И прошлое непоправимо, о Господи, даже Тобой”» (Лев Аннинский).

Поэзию нередко уподобляют молитве. Книга Александра Амчиславского — яркое доказательство верности этого сравнения. Оставаясь слабым, неуверенным в себе человеком, этот «быстроглазый остряк, хохотун,беззаботный сластёна, профессор по женским коленям» не пропускает дня, чтобы прямо или косвенно не обратиться к Господу, нимало не сомневаясь в Его существовании, величии и непознаваемости. Прочитав эту книгу, честный атеист позавидует, верующий укрепится в своей правоте, агностик задумается и вздохнёт. И слава Богу.

В название «Хроники» Татьяна Щербина вложила сразу несколько смыслов, проявляющихся по мере чтения книги. Тут и бег собственной жизни («Усталкер прогорклого времени, в котором и я горчу»), и общий поток истории («Державчина разъела Отечества движок»), и не прерывающийся диалог поэта с таким живым и таким изменчивым русским языком (читать дальше)

Сергей Гандлевский входит в тот очень узкий круг поэтов, которых другие поэты, «в круг сойдясь», спокойно именуют классиками. И не столько за его приверженность классическому слогу, сколько за качество стихов. Количеством, кстати, Гандлевский взять и не мог бы — пишет он всего по несколько стихотворений в год (читать дальше)

Это вторая книга Светланы Менделевой — москвички, живущей в Израиле. Переплетение прохладной палитры зимней Москвы и солнечного колорита бурлящего Тель-Авива, воспоминания о коммунальной квартире и сегодняшние размышления о войне, мысли о родстве по языку и родстве по крови — такова система координат этой книги.

Оригинальность, своеобразие, свежесть поэтического языка, непохожесть интонации, широта интересов от мировой культуры до фольклора — всё это отличает творчество Амарсаны Улзытуева, представленное в книге «Новые анафоры». Провозгласив: «Моя форма — ритм вместо метра, и передняя, начальная рифма — вместо обычной рифмы», поэт успешно начал практическое использование новой модели русского стихосложения — анафорическое. По словам Евгения Рейна, он «создал для себя свою собственную, особую поэтическую систему, по существу не имеющую аналогов ни в современной русской поэзии, ни в мировой».