Абсолютное стихотворение замкнуто в самом себе, и любой анализ, стремящийся взломать эту замкнутость, обречен на неудачу; абсолютное стихотворение неуловимо; в нем самом все сказано; исчерпать его «смысл» – невозможно: он теряется в анфиладе зеркал. В книгу, составленную Борисом Хазановым, вошли стихи Сапфо и Катулла, Горация и Шекспира, Державина и Гёте, Китса и Гейне, Пушкина и Тютчева, Бодлера и Рембо, Аполлинера и Элиота, Киплинга и Рильке, Блока и Ходасевича, Пастернака и Бродского... Все стихотворения даны на языке оригинала и в подстрочном прозаическом переводе составителя, с его же кратким комментарием к каждому. Книга оригинально и богато проиллюстрирована. Это подарочное издание на самый взыскательный вкус.

Создатель жанра английского сонета сильно отличался от своего итальянского учителя Петрарки: родовитый аристократ, блестящий придворный. Более того - он осмелился вступить в негласное состязание за сердце красавицы Анны Болейн с самим Генрихом VIII. Обо всем этом рассказывается в отличном очерке-послесловии переводчика Григория Кружкова "Сокол по имени Удача". А английские тексты доставят немало удовольствия тем, кто способен оценить стилистическую разницу между оригиналом и его русским аналогом.

Михаил Визель, TimeOut-Москва

TimeOut — Москва. Канон

Судьба книги древнеримского поэта Гая Валерия Катулла сходна с судьбою «Слова о полку Игореве». Один-единственный список и того, и другого произведения чудом сохранился в монастырском хранилище, оказался найден на волне интереса к древней литературе, после чего был объявлен литературным шедевром и начал активно переиздаваться. Сама же исходная рукопись гибнет по небрежности: «Книга Катулла Веронского» — от ветхости в XV веке, «Слово...» — в пожаре 1812 года.
Сходными оказались и судьбы авторов. Все, что онихзнаем, мы почерпнули из самих их текстов, и это оставляет широкий простор для остроумных догадок. В отличие отанонимного автора «Слова...», имя и происхождение Катулла-Веронца споров не вызывает, но все остальное оченьзыбко. Мы незнаемточно, почемуон резко оставил поэзию около 57 года до н. э. и кого воспевал под именем Лесбии, да и был ли вообще у них роман. Ранняя смерть — не более чем догадка, как и имя предполагаемой возлюбленной поэта — Клодии, жены и впоследствии вдовы сенатора Метелла.Тем не менее с легкой руки романтиков XIX века за Катуллом прочно закрепился образ настоящего романтического бунтаря — проклятого поэта, умирающего от чахотки и исступленной любви к порочной и коварной аристократке. Да еще к тому же несдержанного на язык ниспровергателя авторитетов и настоящего денди, обливающего презрением тех приятелей, что погрешили против хорошего вкуса.
Скажем откровенно: эта версия наиболее живуча не только потому, что обаятельна, но и потому, что созвучна читателям. Катулл первым из европейских поэтов начал без смущения являть в своих стихах живые спонтанные чувства и переживания, хорошо понятные нам сейчас. И новый, далекий от академизма перевод известного современного поэта-архаиста Максима Амелина, сочетающий старинные обороты с современным просторечьем, позволяет почувствовать это еще лучше.

Михаил Визель, TimeOut-Москва