Великое счастье безвестности — такое, как у Владимира Гуркина — выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора — как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в прогоршню» — «шедевр русской драматургии — никаких сомнений. Куда хочешь ставь — между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин — «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская). В этой книге он почти весь — в своих пьесах и в памяти друзей.

Главное, что отличает лирическую прозу Исаака Шапиро, — неповторимая интонация повествования, или, по определению Марины Палей «авторский голос», которому присущи «деликатность, глубина, печаль и тихая, осторожная ласка…», а также ощущение абсолютной достоверности происходящего, какой бы темы ни касался автор.

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» — роман о любви и горечи. О преодолении страха. О цели в жизни — и жизненной цельности. Герои, давно ставшие близкими тысячам читателей, неповторимая интонация блестящего мастера русской прозы, лауреата премии «Ясная Поляна».

Сталин, 1927 год: «Из всех знакомых мне незаурядных организаторов партии я знаю — после Ленина — лишь двух, которыми наша партия может и должна гордиться: И. Ф. Дубровинский, который погиб в Туруханской ссылке, и Я. М. Свердлов…». Будущий диктатор понимал, что причастность к Дубровинскому (Иннокентию, Иноку) поднимала его авторитет в глазах старых партийцев. А те ценили Инока чрезвычайно высоко —Ногин: «Иннокентий пользовался репутацией товарища, который может быть поставлен в нашей партии сейчас же вслед за Лениным». И даже сверх того — он «был признанным вождем». Как же плохо мы знаем собственную историю! Писатель Игорь Дуэль заполняет очередной пробел в историческом образовании россиян. В рядах большевиков, работавших в России, он (Иннокентий) был тем признанным вождем, который сплачивал, объединял вокруг себя всех, умея так же быстро отбрасывать людей, недостаточно преданных партии...