Три великих имени русской литературы. Некрасов — Тургеневу — о Толстом: «Толстой прислал статью о Севастополе — но эта статья исполнена такой трезвой и глубокой правды, что нечего и думать ее напечатать». С лаконизмом «Твиттера», одной фразой, описана самая суть взаимоотношений российской власти и общества, прессы и цензуры, ура-патриотов и истинных ревнителей славы Отечества. Военкор Лев Толстой в Крымскую кампанию 1853—1856 командовал артиллерийской батареей на легендарном четвертом бастионе. Если вам кажется, что рассказанная им правда о войне за полтора с лишним века «отстала от жизни», перечтите «Севастопольские рассказы» — ваша иллюзия развеется.

Сатирическая сказка Фазиля Искандера «Кролики и удавы» (1973) была опубликована лишь через 13 лет после ее создания, когда «кролики» чуть осмелели, а «удавы» слегка ослабили хватку. Однако видеть в глубокой философской притче только злобу дня было бы слишком поверхностно и легкомысленно. В условиях политической несвободы, лицемерия и двойной морали охотники и жертвы образуют причудливые и уродливые сообщества, из которых непросто вырваться. И путь этот очень долог и тернист, нескольких десятилетий на него может не хватить… Как всегда, Искандер мудр и афористичен. «Ваш гипноз — это наш страх. Наш страх — это ваш гипноз». «Жестокость — это храбрость трусов». «Потерявшие идеал начинают идеализировать победу. Запомни: там, где много говорят о победах, — или забыли истину, или прячутся от нее». И наконец, опять и опять актуальное: «Нас глотают, а мы поем!»

Австрийский писатель Стефан Цвейг — одна из ключевых фигур художественного направления, которое принято называть «венский модерн» и которое на два с половиной десятилетия на рубеже XIX и XX веков превратило Вену в самую притягательную для людей искусства столицу Европы. Как и многие его ровесники-литераторы, Цвейг принадлежал и новой, и старой Европе одновременно, но его надежды на Новое время были уничтожены двумя мировыми войнами. Спасаясь от наступления национал-социализма, Цвейг эмигрировал в Бразилию, но в 1942 году покончил с собой, поскольку утратил надежду на возвращение той Европы, которая была его исторической и литературной родиной. Цвейг — автор стихов, пьес, исторических и биографических романов. Но центральным жанром в его творчестве всегда оставалась новелла — лаконичные истории, насыщенные психологическими подробностями, парадоксальными эмоциональными и сюжетными поворотами. В сборник вошли самые известные новеллы Стефана Цвейга: «Жгучая тайна», «Амок», «Письмо незнакомки», «Двадцать четыре часа из жизни женщины», «Закат одного сердца», «Лепорелла», «Мендель-букинист», «Шахматная новелла».

«Я сердцем твой, — всегда и всюду твой!» Не к женщине обращена эта строка великого русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова (1814—1841) — к Кавказу. «Кавказ делается его поэтической родиной» (Белинский). Именно там, на Кавказе, реалии жизни и величественная природа удивительным образом совпали с юношескими романтическими мечтами поэта. Ведь и «Демон», и «Мцыри» были задуманы им едва ли не в детстве, но после знакомства с Кавказом поэмы многократно переделывались, шлифовались, доводились до совершенства. Надо ли объяснять, что сегодня, когда известна трагическая судьба поэта, так много личного прочитывается и в одиночестве Демона посреди мироздания, и в бешеной жажде жизни Мцыри. Поразительно актуально для потомков высказался Лермонтов в кавказских стихах и поэмах — «Черкесы», «Кавказский пленник», «Хаджи Абрек» и другие сегодня читаются то как репортаж с передовой, то как гимн свободе и протест против деспотии.

Книга составлена из двух пушкинских шедевров — романов «Дубровский» (написан в 1832—1833 гг., первая публикация — в 1841 году) и «Капитанская дочка» (1836). И хотя некоторые современники находили, что «разбойничий» роман Пушкин написал «в духе Вальтера Скотта», потомкам куда важнее и куда очевиднее то, что своими прозаическими произведениями великий поэт начал «уже не провинциальную, уже, благодаря ему, мировую русскую прозу» (Андрей Дмитриев). «Капитанская дочка» имела и несомненную историческую ценность. «Написана между делом, среди работ над пугачевщиной, но в ней больше истории, чем в "Истории пугачевского бунта’’, которая кажется длинным объяснительным примечанием к роману», — писал Василий Ключевский. Что же касается литературных достоинств, то наиболее категоричен и афористичен в своих оценках Гоголь: «Решительно лучшее русское произведенье в повествовательном роде. Сравнительно с "Капитанской дочкой’’ все наши романы и повести кажутся приторной размазней».

О причинах, которые подвигли Фазиля Искандера (1929—2016) написать повесть «Созвездие Козлотура», он сам рассказал в заметках под названием «О технологии глупости»: «Я попытался своей статьей остановить кукурузную кампанию. Статью, правда, не напечатали, но писатель должен ставить перед собой безумные задачи». Не напечатали статью, зато «Новый мир» напечатал повесть (1966), которая сразу же сделала молодого прозаика знаменитым. Вся страна хохотала над административной дуростью, прекрасно понимая, что «безумный» замысел писателя куда шире «козлотуризации» или «кукурузизации» и что, как замечает автор, «на небе много других созвездий». Полвека прошло, блеск мудрой и язвительной искандеровской насмешки ничуть не потускнел. История, происшедшая «в масштабах маленькой, но симпатичной автономной респуб лики», органично вписалась в историю великой русской сатирической литературы — важен ведь не размер территории, а масштаб таланта.

Роман аббата Прево (1697—1763) «Манон Леско» (1831) неизменно попадает в списки литературных шедевров, в какой бы стране они ни составлялись. Множество книг и статей посвящено тому, почему этот короткий роман о любви так трогает сердца. Вот одна из первых рецензий: «Книга написана с таким мастерством, что даже порядочные люди сочувствуют мошеннику и публичной девке». Но сочувствие возникло далеко не у всех: сразу же после первой публикации роман был запрещен и двадцать лет ходил в самиздате. Автор был вынужден изъять некоторые сцены и написать «предуведомление», в котором он назвал роман «нравственным трактатом, изложенным в виде занимательного рассказа». Анатоль Франс иронично назвал эту уловку «шалью, наброшенной на плечи мадемуазель Манон». И шали этой явно маловато, чтобы прикрыть тот смерч страстей, счастья, страданий, горя, любви, отчаяния и надежды, который бушует на страницах «Манон». Еще один отзыв современника: «Просмотрите же "Манон Леско”, а потом бросьте ее в огонь; но один раз ее прочесть следует». Последуйте лишь второй части этого совета. Бросать эту книгу в огонь бесполезно — не сгорит.

«Рождественские повести» — это святочные подарки, которые великий английский писатель Чарльз Диккенс в течение пяти лет (1843—1848) преподносил своим соотечественникам. В сборник включены три повести из пяти написанных. Герой первой же из них, племянник брюзги и сквалыги Скруджа, сообщает читателю главную нравственную идею всего цикла: «Я всегда ждал этих дней как самых хороших в году. Это радостные дни — дни милосердия, доброты, всепрощения. Люди свободно раскрывают друг другу сердца и видят в своих ближних — даже в неимущих и обездоленных — таких же людей, как они сами». Диккенс надеялся, что его добрые повести, населенные призраками и эльфами, наполненные новогодним боем часов, звоном колоколов, обильными застольями и веселыми чудесами, помогут людям справиться со всеми бедами и возродят в их сердцах надежду на лучшее. Так что сегодня, досматривая какой-нибудь американский телесериал, который непременно завершается счастливым рождественским вечером, вспомним о Диккенсе, про которого говорили, что это он «изобрел Рождество».

О стихах комедии Грибоедова неопровержимо сказал Пушкин: «половина — должны войти в пословицу». Всего прочнее в составе нашей речи укоренилось название пьесы — «Горе от ума». Сюжет «гениальнейшей русской драмы» (Александр Блок) — поражение умницы и умника. Грезящая о чистой и свободной (как в лучших книжках) любви София страшно обманывается в своем избраннике и, защищая его, действует по правилам того общества, из которого хочет вырваться, — запускает сплетню о Чацком. Придумавший идеальную Софию, уверенный в силе и обаянии своего ума Чацкий не хочет видеть реальности, обрекая себя на осмеяние
и бегство в никуда. Ум приносит только горе — в любви, в государственной службе, в оппозиционной деятельности, в словесности, в театре… «Молчалины блаженствуют на свете». Но смешные мечтательницы и энтузиасты по-прежнему стремятся жить своим умом. Сколько бы Репетиловых их ни пародировало, как бы ни сокрушался знающий жизнь Фамусов, что бы ни говорила княгиня Марья Алексеевна.