Первая книга И. Семененко-Басина, состоящая из стихотворений 2006—2011 гг., открывает сложившегося поэта. Наследник русской не официальной поэзии 1920—1960-х гг., Семененко-Басин сочетает поиск неисследованных ресурсов восприятия со способностью видеть мир символистично. Незримое присутствие тематики самосозидания личности заставляет вспомнить также традиции романтизма. Автор приглашает в путешествие по одушевленным ландшафтам личной истории, к соприкосновению с энергией природы и социальных движений, запечатленных в речи.

Издательство «Время»поздравляет нашего автора Илью Семененко-Басина, чья книга «Ручьевинами серебра» вошла в финал Поэтической премии

Отзывы, рецензии и новости:

Сергей Стратановский как-то сравнил писание стихов на кириллице с монашеским подвигом — с упорным трудом, совершаемым в самоограничении и во внутреннем сосредоточении. Слишком велик соблазн заняться чем-то другим, более публичным, приносящим славу и успех, а если ты всё-таки выбрал подобную форму писательства, то почему непременно алфавитом, изобретённым греческими монахами-проповедниками для миссионерских и катехизаторских нужд? Всякому, кто сочиняет стихи по-русски, рано или поздно приходится честно отвечать самому себе на этот вопрос.

В 1980-е годы Илья Семененко-Басин был известен как художник (у меня долгое время висела его картина с красным, как бы супрематическим многоэтажным московским домом, залитым кровавым солнцем), тонкий искусствовед и историк русской религиозности (занимался атрибуцией текста знаменитых «Откровенных рассказов странника духовному своему отцу»), а также как автор время от времени появлявшихся в самиздате гротесково-мрачных стихов. И мировоззренчески, и эстетически Илья — наследник той небогемной части русской неофциальной культуры XX века, что ставила поиск истины и духовное совершенствование выше эстетического самоутверждения.

Разве эстетическое самоутверждение не есть эгоизм в одной из предельных своих форм? Тут мы снова возвращаемся к уединённому и по сути благочестному труду подвижника. В кругах, из которых вышел Семененко-Басин, чисто поэтически некоторые футуристы, гениальный Введенский и отрекшийся от себя самого Красовицкий, а также Геннадий Айги ценились выше иных куда более заметных имён. А если принималась и более традиционная поэзия, то отмеченная беспощадной внутренней честностью — например, Ходасевич 1920-х годов. Ставки тут были слишком высоки, чтобы рассчитывать на непременный успех в пусть узких, но подверженных частым эстетическим поветриям кругах. Какой успех может быть у отшельника, отвечающего, в первую очередь, перед Абсолютным?

Но в 1990-е сломалось цельное ощущение времени, и прежний подвиг уединённого служения стал представляться даже в упомянутых узких кругах чуть ли не смешным. Обстоятельства стали выталкивать всех нас в больший мир. Илья не только расширил круг чувственно воспринимаемого — по его собственному признанию, переломными стали поездки в Италию и знакомство с пространством степей, являющихся внутренней основой равнинной России, — но и забросил на четырнадцать лет писание стихов. И только в XXI веке родился новый автор, укоренённый в прежнем неподцензурном стихотворце, но дышащий полными лёгкими, видящий мир в большем объёме и в более ярких цветах.

Первые по времени стихи в этой книге датируются 2006 годом. Господствует нерифмованный ударный стих, графика отражает память о прежнем (всегда мiр в смысле «сообщество людей» вместо утвердившегося после 1917 «мира», прежде означавшего лишь «покой»), виден цепкий глаз художника, а сам графически и интонационно чётко и ясно организованный текст времена-

ми превращается в нечто заумное, что указывает на неожиданные, внечеловеческие возможности поэтической речи. «Заумно, может быть, поёт // Лишь ангел, Богу предстоящий, — // Да Бога не узревший скот // Мычит заумно и ревёт», — сказал ещё в 1923 году упомянутый нами Ходасевич.

То, как работает с русским стихом Семененко-Басин, внутренне оправдано и логически необходимо в качестве неизбежного восстановления почти пресекшихся в 1990-е — в начале 2000-х связей с традицией свободной поэзии 1920—1960-х. Как только она оказалась снова востребованной, традиция эта нашла того, чьими устами ей оказалось выразить себя естественней всего.

Игорь Вишневецкий

Это учёные стихи — в изначально-средневековом смысле. Это очень весёлые и скупые стихи. Мне кажется, это северная сторона поэтической речи, нам всем современной. Корневатые причуды, взятые из славянского, а то и вовсе придуманные (вот что настораживает — отнюдь не просто так придуманные!) — всё оставляет ощущение заранее и тщательно продуманной схемы, но вот нет. Это именно ручьевины, идущие из времени во время, и потому время сливается с пространством. Это голос, который несёт вести о том, что было — в том, ином времени. Ещё в другом времени... Но время сливается в одно до-время.