просмотров: 4 163 | Версия для печати | Комментариев: 0 |
24.09.2009, 21:08:
Василий Костырко. Дети из хороших семей / "Часкор"/
Новая книга Драгунской ― это собрание её драматических произведений за последние пятнадцать лет. Срок достаточный, для того чтобы представленные тексты отразили и устоявшийся круг тем, которые занимают автора, и основные способы их разработки, и сам ход объективного времени по ту сторону рампы.
Едва ли не главные герои Драгунской ― дети из хороших семей. Есть дети в узком смысле этого слова, есть дети призывного возраста, дети под тридцать и за тридцать, дети сильно за пятьдесят. Они беспечны, не думают о последствиях, дурачатся. Одалживают топоры у знакомых, намекая на своё знакомство с творчеством Достоевского. Даже на допросе под видом рассказа о себе цитируют Бунина. Порой возникает впечатление, что автор и сам будто бредёт по бесконечному вишнёвому саду русской классической литературы и то ли не может, то ли не хочет покинуть его пределы.
Однако думать, что Драгунская просто сбегает от «реальности» в литературную игру, было бы заблуждением. От текста к тексту накапливаются приметы нашего времени: рекламные слоганы, вчерашние тусовщики в рясах на телеэкране, загородные посёлки категории бизнес-класса, вставшие намертво подмосковные шоссе… И если новый русский из «Яблочного вора» (1994) ещё собирается по осени воровать яблоки, то хозяин жизни эпохи нулевых из «Пробки» (2008) уже готов не на шутку переустроить родную страну.
Дети из хороших семей столь же неоднозначны, как отношения автора со временем. Похоже, они стремятся назад в своё благополучное детство не оттого, что инфантильны и слабы, а потому, что лучше других знают, как всё должно быть на самом деле.
Очень показательна в этом отношении пьеса для чтения «Сыроежки/Кораблекрушение», мрачная сказка о двух девочках-подростках, которые встретили настоящего принца, оказавшегося удивительно непохожим не то что на своих литературных предшественников, но и на живого человека вообще. Скорее это на редкость правдоподобный в своей нереальности… анимус, идеальное мужское начало формирующейся женской души.
Пьесы Драгунской, ясное дело, в основном про любовь. Различие между мужским и женским превращается у писательницы в нешуточный разрыв. Он ― отличник, она ― хулиганка. Он ― батюшка, она ― преступница. Он ― буржуйский ребёнок, она ― с городского дна. Настоящее чувство в пьесах Драгунской возникает именно из этой поляризации и ею живёт. «Сокровенное всегда целомудренно. Они вообще почти не дотрагиваются друг до друга», ― разъясняет она постановщикам повадки своих героев. И потому вместе с легионером и певицей из пьесы «Эдит Пиаф» (1999) мы можем лишь гадать, что значит загадочное слово из шести букв, которое схоронивший жену русский таксист писал кириллицей на песке.
* * *
Критика:
Николай Александров («Эхо Москвы»):
«Самое любопытное здесь не характеры, не положения, даже не собственно драматургия. Самое любопытное, на мой взгляд, — подчёркнутая театральность произведений. Сценическая условность, и так всегда присутствующая в драме, здесь как будто возведена в квадрат. Как будто на сцену выходят актёры прошлого и пытаются играть нашу жизнь. Они не говорят, а декламируют, и кажется, что в каждой реплике или монологе звучит эхо прежнего театра. Тем более странными выглядят здесь современные слова и выражения, реалии нашего времени — на фоне старой театральной просодии, на фоне откровенных цитат и реминисценций».
Блогеры:
Соломон Гешефтер :
Едва ли не главные герои Драгунской ― дети из хороших семей. Есть дети в узком смысле этого слова, есть дети призывного возраста, дети под тридцать и за тридцать, дети сильно за пятьдесят. Они беспечны, не думают о последствиях, дурачатся. Одалживают топоры у знакомых, намекая на своё знакомство с творчеством Достоевского. Даже на допросе под видом рассказа о себе цитируют Бунина. Порой возникает впечатление, что автор и сам будто бредёт по бесконечному вишнёвому саду русской классической литературы и то ли не может, то ли не хочет покинуть его пределы.
Однако думать, что Драгунская просто сбегает от «реальности» в литературную игру, было бы заблуждением. От текста к тексту накапливаются приметы нашего времени: рекламные слоганы, вчерашние тусовщики в рясах на телеэкране, загородные посёлки категории бизнес-класса, вставшие намертво подмосковные шоссе… И если новый русский из «Яблочного вора» (1994) ещё собирается по осени воровать яблоки, то хозяин жизни эпохи нулевых из «Пробки» (2008) уже готов не на шутку переустроить родную страну.
Дети из хороших семей столь же неоднозначны, как отношения автора со временем. Похоже, они стремятся назад в своё благополучное детство не оттого, что инфантильны и слабы, а потому, что лучше других знают, как всё должно быть на самом деле.
Очень показательна в этом отношении пьеса для чтения «Сыроежки/Кораблекрушение», мрачная сказка о двух девочках-подростках, которые встретили настоящего принца, оказавшегося удивительно непохожим не то что на своих литературных предшественников, но и на живого человека вообще. Скорее это на редкость правдоподобный в своей нереальности… анимус, идеальное мужское начало формирующейся женской души.
Пьесы Драгунской, ясное дело, в основном про любовь. Различие между мужским и женским превращается у писательницы в нешуточный разрыв. Он ― отличник, она ― хулиганка. Он ― батюшка, она ― преступница. Он ― буржуйский ребёнок, она ― с городского дна. Настоящее чувство в пьесах Драгунской возникает именно из этой поляризации и ею живёт. «Сокровенное всегда целомудренно. Они вообще почти не дотрагиваются друг до друга», ― разъясняет она постановщикам повадки своих героев. И потому вместе с легионером и певицей из пьесы «Эдит Пиаф» (1999) мы можем лишь гадать, что значит загадочное слово из шести букв, которое схоронивший жену русский таксист писал кириллицей на песке.
* * *
Критика:
Николай Александров («Эхо Москвы»):
«Самое любопытное здесь не характеры, не положения, даже не собственно драматургия. Самое любопытное, на мой взгляд, — подчёркнутая театральность произведений. Сценическая условность, и так всегда присутствующая в драме, здесь как будто возведена в квадрат. Как будто на сцену выходят актёры прошлого и пытаются играть нашу жизнь. Они не говорят, а декламируют, и кажется, что в каждой реплике или монологе звучит эхо прежнего театра. Тем более странными выглядят здесь современные слова и выражения, реалии нашего времени — на фоне старой театральной просодии, на фоне откровенных цитат и реминисценций».
Блогеры:
Соломон Гешефтер :
«На самом деле эти пьесы — далеко не всегда предназначенные для простой визуализации тексты, и некоторые из них я прямо даже не представляю произносимыми с подмостков — впрочем, такое их качество дарует неописуемый простор режиссёрскому произволу. Ещё их можно попробовать расценить как киносценарии — это даже я могу себе представить, будучи в большей степени знакомым с артхаусом, нежели с передовыми течениями внутри театра. Да и фиг с ними, с рамками жанра — проза-то настоящая и стоящая! Такая хорошая речь у героев — психованная, алогичная, рваная и неровная, патологически живая при этом… Неровность исподволь угадывается и в творческом пути автора (я, впрочем, не знаком с обеими — и с путём, и с автором): «ранние» «пьесы» — они настолько хипповски-завёрнутые, что без косяка не разберёшься: что там к чему (вполне возможно, что и автор во время оно без косяка не разбирался). Те, что написаны попозже, — всё-таки дружат с моей здоровой алкоголической логикой».
наши партнёры
