В пятницу 17 сентября состоялась онлайн-конференция РИА «Новости» с финалистами премии «Большая книга» сезона 2010 года Борисом Евсеевым и Олегом Зайончковским.
 
ответы на вопросы
Ващенко Геннадий, Москва: 1.В начале и в конце романа «Евстигней» у Вас описано, как исполняют оперу Евстигнея Фомина». Я что-то музыку его нигде не слышал. Есть она или нет? Отсюда второй вопрос: 2.Мне всё-таки кажется, что все лучшие композиторы были в России в 19 веке. А у Вас — век 18-й. Там не так интересно… Не лучше ли писать о проверенных историей людях (как, например, Басинский о Толстом)?
Борис Евсеев: Музыка Фомина – есть! И это великая музыка. Полностью сохранилось четыре оперы и один хор. Некоторые оперы дошли в отрывках и оркестровых партиях. Совсем недавно в Большом зале Московской консерватории на концерте лауреатов Фонда «Русское Исполнительское Искусство» Василий Лановой читал с оркестром отрывок из мелодрамы Фомина «Орфей». Слушателей музыка Фомина ошеломила. Это был настоящий «культурный шок». А ведь в Большом зале консерватории собираются люди многое на своем веку слышавшие. Кстати, и при жизни о музыке Фомина — сравнивая её с музыкой других композиторов той эпохи -писали, что он их «помрачил совершенно» (это документ!). Вообще для меня сейчас, 18 век гораздо интересней 19-го. На краях этого века стоят две великие фигуры – Петр и Павел. Из Павла Первого сделали карикатуру, посмешище. А ведь это человек, который (не задуши его подданные) собирался осуществить в России целый свод реформ, которые, на мой взгляд, могли бы устранить причины возникновения революции 1917 года. Я сказал о Павле неслучайно. Павел Первый — не «русский Гамлет», а русский гений! Да, он не такой «проверенный» человек, как матушка Екатерина. Однако на поверку-то и выходит: для того, чтобы разобраться в извивах российской истории, сейчас самое время обратиться к людям «непроверенным», засыпанным мусором, заваленным ненужными словесами истории. Я думаю, именно такой подход сейчас продуктивен. Ну, а бесконечные перепевы давно известных событий, — они мало чему нас учат, дают мало «пищи» уму и сердцу.
Людмила, Москва: Здравствуйте. Мне хочется задать вопрос, который косвенно всё же связан с книгами и ярмарками: «Сейчас у нас в обществе спорят — есть профессия „писатель" или нет. Вы живете на гонорары или ещё где-то работаете»? Если вы заболеете, кто вам оплачивает больничный? Заранее благодарна за ответ.
Борис Евсеев: Больничные мне уже давно никто не оплачивает. Да я как-то и не привык их брать. Что же касается профессии писателя, то ее действительно у нас сейчас нет. Закон о статусе творческого работника не принимают, и, думаю, в ближайшие годы не примут. Зачем какие-то профессиональные писатели? У нас ведь любой «думец» или крупный чиновник лучше любого писателя строчит! «Литературные негры», пресс-секретари давно заменили писателей в сознании крупных чинуш. Писателей власть боится и тайно их ненавидит. На гонорары писателю, создающему качественному литературу, тоже жить невозможно. Поэтому, я работаю. Веду мастер-класс прозы и читаю лекции о современном русском рассказе в Институте журналистики и литературного творчества (ИЖЛТ). На жизнь едва хватает. Однако я всё равно предпочитаю честную бедность – бесчестным играм с литературой! Я не раз отказывался брать большие гонорары, которые были обещаны за то, чтобы написать книгу за другого человека. Я отказываюсь от криминально-выгодной беллетристики, которую обещали и обещают хорошо оплатить. Да, государство не считает меня и многих других профессиональными писателями. Но я-то себя считаю таковым! Говорят: писательство — это судьба. Так вот: я хочу, чтобы эта судьба была судьбой профессионала!
Александра: У Вас есть муза?
Борис Евсеев: Да, это проза.
Татьяна, Москва: Я была на Ярмарке на автограф-сессии. Вы не только подписали, но и подарили несколько книг романа «Евстигней» читателям. Вечером, «гуляя» по интернету, посетила сайт «Большой книги» и просто опешила: эти счастливчики – члены жюри!!! У них что, нет до сих пор книг финалистов?
Борис Евсеев: Нет именно моих книг. Как объяснили в службах премии, нет возможности разослать их членам жюри. Здесь необходимо пояснение: роман «Евстигней» попал в финал «Большой книги» в рукописи. Книгой вышел в 20-х числах июля этого года. Тогда же в количестве 100 экземпляров был бесплатно доставлен в штаб-квартиру «Большой книги». Но воз и ныне там! Иногда мне даже хочется наняться в эту почтенную организацию курьером. Может, тогда Евстигней Фомин, обделённый вниманием и при жизни, и после смерти, дойдёт до членов жюри. Ведь с электронными версиями подавляющее большинство интеллигентных, накрепко связанным с «кодексом» книги читателей – просто не хочет иметь дела!
Милослава, Московвская Область: Есть ли какие-либо типажи, которые кочуют по вашим произведениям? Как бы вы отнеслись к серии книг, где герой один и тот же человек в разных временных рамках — от молодости до старости?
Борис Евсеев: Кочующих типажей у меня нет. Я вообще думаю, что такие типажи – привилегия дешёвой беллетристики или криминального чтива. Множество судеб, множество реальных историй, людских радостей и трагедий теснятся рядом, стучат в мою дверь! Поэтому повторением одного и того же — времени заниматься нет. А вот герой, проживающий жизнь, от молодости до старости, у меня есть. И как ни странно – он уместился не в роман, а в рассказ. Рассказ называется «Живорез». Там герой, служивший под началом батьки Махно, доживает до времён сходных, до начала 90-х. Рассказ этот страшен. Но страшна ведь и сама жизнь человека, живущего «без божества, без вдохновенья»! Если вам попадется этот, изданный библиотечкой журнала «Огонёк» в 2008 году рассказ – прочтите: не ради славы, ради постижения жизни он написан.
Кирилл: Всегда ли у вас получается воплотить задумку в произведение? Не получается ли так, что ваше творчество преобразовывает литературное произведение от задумки до финала до неузнаваемости?
Борис Евсеев: Замысел – ценнее жизни! Замысел – иногда ценней овеществлённого слова! Он не обременён ложью и фальшью, не изуродован «злобой дня». Если ты правильно понял замысел и не добавляешь к нему досужих вымыслов — замысел войдет в фазу саморазвития и приведет к цели. Поэтому я стараюсь замыслы попусту не преобразовывать. Дать замыслу явиться на свет в первоначальном виде, а уже потом работать с текстом — вот мой принцип. Не замысел, не Всевышнего, не проблеск мысли надо редактировать. Надо редактировать текст. Тогда искажений и уничтожения замысла не будет.
Мария: Кто он такой — рядовой российский писатель?
Борис Евсеев: Задавленный судьбой, измученный литературными чиновниками, дезориентированный нашей кланово-партийной критикой, и, в общем-то, несчастный человек. Жить ему, рядовому, сейчас не легче, чем Акакию Акакиевичу Башмачкину! Так же как Акакий Акакиевич всю жизнь «строил» шинель, некоторые писатели у нас в российской провинции «строят» одну-единственную в их жизни книгу. Два года назад, составляя Антологию современной прозы для Союза российских писателей, я прочёл поразивший меня рассказ Олега Корнильцева «В тайге, возле города Воронежа». «Какая ошеломительная, мало в чём уступающая Виктору Астафьеву по уровню и напряжению души, вещь», — подумал я тогда. Заглянув же в биографию Олега Борисовича, был потрясён ещё больше: к семидесяти годам он смог издать только одну книгу! Так что, гоголевский Акакий Акакиевич, пожалуй, счастливей многих и многих нынешних провинциальных писателей.
Лера Рубакина: Как вы считаете, какие книги хочется перечитывать? Что в них должно быть такого особенного?
Борис Евсеев: Перечитывать хочется по-настоящему художественные, правдивые, честные и увлекательные книги. Если увлечь читателя один раз, — за ним последует и другой. Увлекательность – не значит развлекательность. Увлечь может сложнейшая философская идея или красота математической формулы. Здесь, кстати, вступает в силу закон: каждая вещь, каждая книга уже в самой себе содержит указания на тот стиль и те приемы, которыми она должна быть исполнена. Если учесть это, если не предаваться весьма распространённому писательскому чванству, не выкаблучиваться над своей же прозой, — вещь обязательно получится. А если получится, то, конечно, и увлечет.
Мариночка: Если бы Вы не умели писать, то чем бы Вы занимались?
Борис Евсеев: С шести и до 22 лет я занимался музыкой, играл на скрипке. Мне несколько раз снился один и тот же сон: будто я лишился языка и ослеп. В этом сне я вставал с постели, нашаривал в полной тьме футляр со скрипкой и играл, что помнил. Начинал играть – зрение и речь возвращались. Так что, если писательство окончательно ввергнет меня в нищету, наканифолю смычок, протру от пыли скрипку и после утренней порции прозы, начну, играя в подземном переходе, загребать деньги лопатой.
Григорий, Липецк: Как приходят в литературу? Знаете ли вы таких людей, которые пишут в стол, для себя? Или таких, в принципе, не бывает?
Борис Евсеев: Я сам из таких людей! С начала 70-х и до начала 90-х я писал исключительно в стол: в советское время ни мои стихи, ни проза, ни эссе «не проходили». Во внутренних рецензиях их называли (цитирую): «искажающими советскую действительность», «заражёнными тлетворным духом русской религиозной философии». Что интересно: те, кто тогда эти рецензии писал, пишут сейчас – ровно противоположное! «В стол» писать, конечно, плохо. Но есть и два положительных момента: пишущий в стол, постепенно становится этакой глубоководной рыбой! То давление глубины, которое это «рыба» испытывает, делает ее почти неуязвимой для многих внешних воздействий. А вторая ценность – проходят годы, ты вынимаешь из стола старые рукописи и видишь, сколько там несовершенного, непрописанного. Если бы всё это ушло в печать – вряд ли ты к этому возвратился бы. А вот возвращение к текстам «из стола» – возможно и даже необходимо.
Людмила Владимировна, Москва: Какие жанры вам интересны, в каких вы никогда и ни за что не будете себя пробовать?
Борис Евсеев: Выбор жанра – это как выбор жены. Плох тот писатель, который так и не узнал своего жанра. У Михаила Михайловича Бахтина есть замечательное определение: «память жанра». Если эта память в вас не вспыхивает, и вы не понимаете, что пишете: роман, рассказ, новеллу – вас ждет неудача. В последнее время стало модно говорить о «внежанровой» литературе. Это не более чем уловка, а иногда упорное нежелание понять: жанры – не какие-то внешние рамки произведения. В жанрах – внутренние (и всечеловеческие) особенности создания литературного произведения. Мои жанры: рассказ-новелла, повесть-притча, в меньшей степени эссе. Далековат я от пьес, водевилей, эпопей и пятидесятистраничных лирических рассказов…
Марина Климко, Калуга: Скажите, талант безграничен или это строго лимитированное понятие для каждого человека и необходимы определенные условия, чтобы талант не иссяк?
Борис Евсеев: Да, условия необходимы. Но создают их не политические партии и правительства, не цари и меценаты, не комитеты бедноты или профсоюзы. Создает сам художник. Если почву для таланта вовремя не взрыхлить – никакие деньги и премии не помогут.
Екатерина, Москва: Последние Ваши книги, попадавшие в короткие списки премии «Большая книга» — «Лавка нищих» и «Евстигней» — вышли в издательстве «Время». Чем обусловлен такой выбор?
Борис Евсеев: Я выбрал — «Время». «Время» — выбрало меня. Это одна из удач моей писательской жизни. Скажу честно: я сейчас не знаю более интеллигентного, и, скажем так, порядочного издательства в Москве. Руководители издательства Алла Гладкова и Борис Пастернак — очень знающие, с хорошо развитым книжным чутьём люди. Кроме того мне очень нравится, как оформляет книги «Времени» художник Валерий Калныньш, и как редактор Татьяна Тимакова – их редактирует. Кстати, отбор прозы у издательства строгий, иногда даже жесткий. Но я люблю отбор. Ведь искусство и есть: отбор ценного, отброс ненужного.
Леля: Кто вы по натуре — оптимист, пессимист?
Борис Евсеев: В высшем смысле – я оптимист. Я верю в бессмертие души. И не просто верю, а имею об этом «нелитературные» свидетельства. Правда, в повседневной жизни я нередко унываю: давит нужда, задыхаюсь, как все мы нынешним летом (а у меня нет и никогда не было дачи) от несбывшихся замыслов. Словом, если слегка перефразировать Осипа Мандельштама: «Жизнь уходит, на ходулях убегая». Больше всего меня «пессимизирует» вот что: успею ли всё, что задумал? Любовь и человеколюбие не дают мне ловко устроиться в жизни. Моя писательская судьба была искалечена в советское время, -, но я это время продолжаю любить. В последние годы случались неудачи, возникали драматические ситуации, и здоровье не то… Но я люблю и нынешнее время. Когда-то давно я пытался свою натуру исправить. Потом понял: это бесполезно.
Наташа: Вы согласны с тем, что писателем может быть только умудренный опытом человек?
Борис Евсеев: Писатель, не имеющий разнообразного (не прикрытого защитной партийной плёнкой, не загороженного всякого рода красными и синими «корочками») опыта – вообще не писатель. Тот, кто не имеет «писательской судьбы» – не сможет сказать ничего ценного. Философия личного опыта – ценней и необходимей любой другой философии. Кстати. Современная проза и есть — новая философия новой России. Так иногда мне кажется.
Завершающее слово Евсеева Бориса: Спасибо всем!