В новом выпуске «Московских новостей» (17.06.2011) вышла статья Натальи Ивановой «Технология отбора» о том, почему современные русские книги так мало переводят за рубежом:

Технология отбора

Почему современные русские книги так мало переводят за рубежом

Русская словесность после того, как перестала ходить в запрещенных, полузапрещенных или шифрованных, должна выйти из разряда экзотических, преодолев герметичность и тематический изоляционизм. Только тогда она обретет притягательность для внешнего мира.
Это как с человеком: если он вам в принципе не интересен (и вы сосредоточены только на себе), то этот человек ответит вам равнодушием или формальным радушием — что, по существу, одно и то же.
Осенью прошлого года в Москве в рамках Международной книжной ярмарки состоялся конгресс переводчиков. По его итогам создается Институт перевода. Имеется в виду прежде всего продвижение современной русской литературы, поддержка переводов на другие языки. Тут же возникают вопросы. Что будет являться критерием и каковы будут принципы отбора? Кого (и что) поддерживать, а кого (и что) нет? Как будет сформирована экспертная группа, кем и по какому принципу? Опыт работы Шведского института, Института Гете и французского Пушкинского Дома здесь может пригодиться — по аналогии и отработанным технологиям. Но последуют ли этому опыту наши литтехнологи — или вместо бескорыстного продвижения русской литературы получится отдел пропаганды и агитации? Кто и что будет отбирать и предлагать? На все эти вопросы пока нет ответа. Пора обсуждать возможности, технологию работы, от которой может зависеть успех всего предприятия.
Лондонский литературный десант — пятьдесят писателей на единицу российской площади Лондонской? книжной? ярмарки — впечатлил количеством. Однако критерием успешности любых мероприятий такого типа будет только одно: рост переводимости. Двадцать лет назад на Лондонской ярмарке не присутствовал ни один писатель из России. Переводили ли тогда русских современных авторов на английский? Да, переводили. Как издавали, какими тиражами — только малыми «университетскими» или рассчитанными на успех у обычного английского читателя, не слависта? И то, и другое. Время конца 1980-х — взлет интереса к литературе «перестройки и гласности», а вслед за интересом, весьма подогретым запретами, спад и равнодушие.
Появилось такое невероятное слово, изобретенное современными отечественными издателями: премиеемкость. А переводимость? Так вот: сбудется ли мечта, и из книжных магазинов крупнейшей книжной сети, купленной в Лондоне Александром Мамутом, приятно возбужденные лондонцы не Иена Макьюэна понесут, а Иличевского с Поповым, хоть Евгением, хоть Валерием? (Замечу в скобках, что и из отечественной сети «Букбери», принадлежавшей тому же Мамуту и накрывшейся медным тазом, не очень-то несли книги современных российских писателей.) Возникает ощущение, что сегодня к книгам и их авторам (применительно к международным ярмаркам) отношение государства как к новым рекламистам и агитаторам. Вот засветятся, появятся на зарубежном рынке, и британцы ахнут. А они не ахают, потому что если Россия будет продвигать современную русскую словесность en masse вне зависимости от ее реальной значимости, то сделать выбор тем, кто за границей этот выбор делает, то есть литературным агентам и издателям, будет весьма затруднительно. Для успеха там нужен предварительный успех (как в советские времена скандал) здесь. Чтобы ахнули все-таки сначала здесь. Я имею в виду успех не организованный, а реально-спонтанный. А потом заинтересуются там — они же сами себе не враги, эти самые британцы и американцы, литагенты и издатели.
Это первое.
Второе — то, как читают читчики и как отбирают издатели, если отбирают книги происхождением из России. А отбирают их, увы, большей частью по принципу экзотики. Экзотическая страна, экзотическая литература. Медведи ходят по улицам, а на площадях даже белые попадаются — это в прошлом. Сейчас другая экзотика. Война в Чечне. Всемогущий КГБ. Тайны Кремля. Siloviki. И все такое.
Именно как экзотику воспринимали и отбирали литературу для перевода. Советскую и антисоветскую. Переводили Чингиза Айтматова (разумеется, с русского), Юрия Рытхэу, Владимира Санги. Звери, люди, шаманы. Лагеря и верблюды. Тундра, чукча, яранга. Можно Кавказ: тоже вполне экзотично. От Чабуа Амирэджиби до Гранта Матевосяна. Русский язык был посредником — никакие шведские переводчики прямо с грузинского или армянского не переводили. Переводили с русского — тем более что на русский переводы с грузинского или армянского были сделаны очень хорошими русскими прозаиками, которые таким образом не культурную миссию осуществляли, а зарабатывали себе на хлеб. Но работали очень профессионально. Людмила Петрушевская переводила с туркменского, если не ошибаюсь, — издания собственных книг у нее не намечалось.
Интерес к современной литературе возникает, когда присутствует экзотический окрас. Экзотичности места действия (Чечня, Дагестан), экзотичности климатической, экзотичности быта и истории. Конъюнктуры острой темы. Отсюда — переводы прозы Аркадия Бабченко, Владимира Маканина, Германа Садулаева, между которыми нет ничего общего, кроме «предмета»: Чечни, чеченской войны.
Литература «перестройки и гласности» могла заинтересовать западного издателя по вертикали и горизонтали. Вертикали исторической: вглубь и вниз, к 1960-м, 1940-м, 1930-м, 1920-м годам. Литература работала на прагматичного западного читателя, подтверждала или опровергала недоступные ранее источники. Или горизонтально — «темные углы» современности, так называемая чернуха. «Смиренное кладбище» Каледина кто помнит? А ведь здесь горячо дискутировали, а там — переводили.
Состав литературы меняется — принцип подхода зарубежных издателей к русской словесности остается превалирующим.
Я встретилась с главным редактором парижского литературного еженедельника Books —, а по дороге на условленное свидание рассматривала парижские киоски прессы, причем с разных сторон (дело в том, что, в отличие от московских, пресса здесь выставляется кругом — и по бокам, и чуть ли не с задней стороны). Этот литературно-критический ежемесячник — цветной, но не глянцевый, с подзаголовком L’ actualite par les livres du monde, что означает «Современность через книги мира», — мало того что присутствует в продаже, выставлен целым рядом по вертикали. Принцип отбора для журнального обзора книг, вышедших по всему миру, таков: рецензии отобраны (и переведены, разумеется, на французский) из периодики тех стран, где эти книги вышли на своем языке.
И, главное, книги и рецензии, так или иначе, но должны свидетельствовать о стране, обществе и человеке этой страны. Такая цепочка: через рецензию — к книге, через книгу — и к стране.
Номер журнала Books может быть частично занят отдельной страной (через литературу, подчеркну еще раз) — например, посвящен Северной Корее (ее «патологиям», как сказано на журнальной обложке). И одновременно номер может быть тематическим («Капитализм — не то, что вы думаете», главная тема все того же апрельского номера). Но главная тема не означает тему всего номера целиком, на 98 страницах крупного формата места хватает и для другого, начинка разнообразна. На первой полосе, справа от внутренней обложки, читателю демонстрируют «18 фактов и идей, развернутых в этом номере» — буквально двумя-тремя строчками текста. А на первом развороте — содержание по рубрикам и колонка по теме номера (в данном случае — «Капитализм»).
Журнал Books существует всего несколько лет, но уверенно занял свое место в продажах интеллектуальной периодики (и ее во Франции издается много — по названиям, причем на каждой станции RER вы можете купить почти весь набор; в номере Books рекламируются только интеллектуальные издания его уровня) и расширяет влияние. Расширяет и сознание читателя. Француза. А среднестатистический француз, как известно, франкофил. Да и культурная политика Франции — франкофильская. (В России часто об этом говорят в связи с господдержкой во Франции своего, французского кинематографа.) Увидеть в газетном киоске, где он привык ежедневно покупать Monde или Liberation, французский журнал с английским названием Books — шок обеспечен! Французы не любят, плохо знают и мало изучают (изучали?) иностранные языки. Они ревнуют к английскому — как к языку культурной экспансии. Француз среднего и старшего поколения вряд ли ответит любезно, если вы обратитесь к нему с вопросом по-английски. Молодежь — другое дело:, но будет ли новое поколение вообще покупать журнал о книгах? Это все риск издателя, чья деятельность направлена на преодоление герметичности, культурного изоляционизма. И ведь концепция работает: по крайней мере редактор оптимистичен и собирается к осени сделать «русский» номер.
Работает этот журнал и на французского издателя. Привлекая внимание к книжным новинкам других языков и стран, фактически online формирует предварительное представление и предложение в контексте возможных интересов французского читателя.
Вечером того же дня я отправилась в Оперу — пока мы беседовали с редактором Books, на здании Опера Бастий, напротив, через площадь, вывесили огромное белое полотнище со знаменитым модильяниевским абрисом Ахматовой. Опера — «Ахматова». Композитор — молодой итальянец Бруно Мантовани. Либретто — француз Кристоф Кристи. Постановщик Николя Жоэль. Анна Ахматова — Янина Бэкле, Лев Гумилев — Атилла Кисс, Лидия Чуковская — Вардухи Абрахамян. В трех актах. Никаких любовных линий: Ахматова — «поздняя», седая. С участием хоров — мужского и женского (блокада, лагерь). Полный зал, овации. Здесь же, в Опере, происходят ахматовские чтения. Бережно издан альбом — с рисунками и тщательно подобранными фотографиями, со стихами Ахматовой, переведенными на французский, эссе Иосифа Бродского, «Шерри-бренди» Варлама Шаламова, с воспроизведенными автографами. И, разумеется, с полным текстом самой оперы.
А что им, казалось бы, Ахматова?
Вот так и продвигаемся — за счет нашего неиссякаемого культурного капитала.

Наталья Иванова, «Московские новости», 17.06.2011.