Годовщина со дня смерти Андрея Вознесенского
К. Ларина - 13 часов 15 минут. Начинаем программу «Книжное казино». Здесь ведущие передачи Ксения Ларина, Майя Пешкова. Майя, приветствую тебя.
М. Пешкова - Добрый день.
К. Ларина - И в нашей студии кинокритик, режиссер-документалист Петр Шепотинник. Петя, добрый день.
П. Шепотинник - Добрый день.
К. Ларина - И директор издательства «Время» Алла Гладкова. Добрый день, Аллочка, здрасте.
А. Гладкова - Здравствуйте.
К. Ларина - Сегодня мы отмечаем печальную дату. Год тому назад, 1 июня 2010 года, ушёл из жизни Андрей Андреевич Вознесенский, и спустя год был открыт памятник на его могиле. Майя тоже была на этом мероприятии в день годовщины. Все, я думаю, что там побывали. И поэтому сегодня мы решили нашу передачу посвятить памяти Андрея Вознесенского. Книги, которые мы представим, чуть позже о них скажем. А сейчас давайте всё-таки услышим голос Андрея Андреевича, который был частым гостем на радиостанции «Эхо Москвы». И каждый раз когда приходил, не только говорил, что называется, о наболевшем, но и, естественно, читал свои новые стихи. Итак, Андрей Вознесенский.
А. Вознесенский - Это стих «Масленица».

Что трезвонит нам доподлинно
Колокольная весна?
Блин, блин, полблина, полблина, четверть блина – на.
На Билибино, Билл Клинтона откликается страна:
Билл Клинтон, Билл Клинтон, Пол Маккартни – оба на.
В Америке индейка - масленица нам дана.
Национальная идея начинается с блина.
Я люблю друзей с иголочки
В блинной у Тверских ворот,
Где буфетчица и корочку, чтоб блистала, облизнёт.
Масленица в преисподней – ахнул ведьмам Серафим.
Восхищением сегодня называем словом «блин».
Ты блин, я блин, Явлинский блин.
Я полблина, ты четверть блина.
Ну и блинная страна.

К. Ларина - Вот, случайно замечательное такое настроение нам подарил Андрей. Спасибо ему большое. И спасибо Майе за то, что она именно это стихотворение выбрала.
М. Пешкова - Да, да, это запись 98-го года, когда Андрей Андреевич был в эфире нашей радиостанции, тоже в программе «Книжное казино». И тогда мы говорили о Высоцком, передача была посвящена Высоцкому. И в качестве суперприза разыгрывали четырёхтомник Андрея Вознесенского.
К. Ларина - Сегодня у нас что есть, скажи там Майя, какие книги?
М. Пешкова - Сегодня книги, которые вышли в издательстве «Время». Их любезна принесла Алла Михайловна. Это «Тьма, тьма, мать».
А. Гладкова - Просто «Тьма тьмы» её называем.
М. Пешкова - Да, книга «Андрей Вознесенский. Стихи» и книга, которая уже у Петра.
П. Шепотинник - «Ямбы и блямбы».
К. Ларина - Это последняя книжка, да?
П. Шепотинник - Это удивительно то, что эти книги, их названия сами по себе являются с одной стороны фактом литературы, а с другой стороны, фактом вечно чего-то визуального. Даже невозможно прочитать. Его творчество таковым всегда было, в котором были очень яркие визуальные вещи, которые он схватывал на лету из жизни. Причём, схватывал, наверное, с поразительной вот этой зоркостью, происходило это до самого конца жизни, и в последней этой книжке как раз… предпоследней (последнюю я ещё не видел) находил столько свидетельств этому, каков был зорок его глаз, как на исходе жизни переживал определённые совершенно… как вы правильно сказали ещё до начала передачи, своего рода поэтический ренессанс, безусловно. Чего там только нет. Вообще, наше искусство страдает от того, что оно слепое, оно ничего не видит в жизни, и кино в том числе, к которому я тоже имею отношение. А Вознесенского я тоже перечитал и буквально на вскидку увидел присутствие фантастических реалий, как человек может в себя это впитывать, там есть и флэшмоб, и хакеры, и вишня… и даже премьера фильма Дмитрия Месхиева «Свои», там охвачено. Вот, что удивительно.
К. Ларина - Он берёт такие…
П. Шепотинник - Для него всё является предметом искусства.
К. Ларина - Знаки такие, фрики сегодняшнего дня, да?
П. Шепотинник - Для него всё является плодоносным, всё производит поэзию. Другой вопрос – как это происходит и сколько на это потрачено нервных сил, нервов и сил, и души. И это порой приводит к каким-то драматическим вещам. Но для меня это всегда было важно, потому что это, наверное, один из самых живых, по-настоящему живых поэтов. Но я не буду сейчас…
К. Ларина - Стоит напомнить нашим слушателям, что Пётр Шепотинник, автор фильма «Лирика». Это фильм, в котором Андрея Вознесенского Петя снимал уже глубоко больным человеком. Фильм 2008 года. Я помню, его впервые, по-моему, показали по телевидению как раз в день его смерти, это был уже 10-ый год, то есть два года его, собственно, не показывали, да? Я понимаю, почему. Потому что мы тоже об этом много спорили – стоит ли в таком состоянии показывать известного человека, в состоянии болезни, но поразительно, говоря о «Ренессансе», в этом фильме поразительная вот эта вот совершенная самодостаточность и интеллектуальность человека, насколько! Это когда ты прислушиваешься к каждому слову, когда он уже с трудом говорит, да? Но какие вдруг открытия, какие… это фильм о переоценке для меня во многом был, когда он не стесняясь, не стыдясь, говорил о том, насколько… где он ошибался, да, в оценках каких-то, в общественных процессах, это поразительно.
П. Шепотинник - Кстати, вот, по поводу голоса… вот я только что слышал голос Вознесенского, и, конечно, нам сложно было работать, потому что тогда у него голос был довольно слабым, это мягко сказано. Но понимаете, какая вещь происходила – как только он начинал читать стихи, у него вдруг появлялся голос. У нас там же очень много микрофонов, и даже в кадре остались… каждую крупицу, потому что некоторые не очень даже не понимали до конца, но как только он мало того что читал стихи, он их сочинял у нас в кадре. Так получилось, что мы запечатлели вот этот процесс возникновения стихотворения.
К. Ларина - То, что никто не может сконструировать, никто не может снять художественное кино.
П. Шепотинник - У нас это было абсолютное чудо… а я вам объясню, почему. У меня есть доказательства. Потому что то стихотворение, которое у нас читал, оно не существует в окончательном виде. То есть оно было напечатано, по-моему, в «Известиях»…
К. Ларина - В какой? В 3 часа ночи, нет?
П. Шепотинник - Да, от 2 до 4. И он начал воспроизводить в памяти то, что у него создавалось, и менял строки. В результате, когда я сейчас извлёк из Интернета окончательный текст, я понял, что это не то стихотвотрение, то есть оно ещё просто вибрировало у него в сознании. Может, на нас смотрел, может, как-то отвлекался. Вот это, наверное, самый сильный.
К. Ларина - Давай прочтём?
П. Шепотинник - Можно.
К. Ларина - Да.
П. Шепотинник - Оно длинное. Пожалуйста, кто будет читать?
К. Ларина - Вы.
П. Шепотинник - Оно очень… давайте чуть попозже? Потому что у нас кое-какие непосредственные задачи. Я с удовольствием его прочту, тем более что кусочек его даже читал, взял на себя такую смелость прочитать в финале как раз картины. «От 2 до 4» Потрясающие стихи, потрясающие! И это, конечно, очень-очень было волнующим, каким-то совершенно удивительным моментом. Всё, передаю слово другим.
А. Гладкова - В пандан тому, что вы сказали, вот это вот название книги «Стихи» - его ведь просто действительно невозможно произнести, потому что когда он его только притащил в редакцию, это, кстати, была первая книга, которую мы выпустили, Вознесенского во времени, надо сказать, что он сам позвонил мне. Мы с ним были знакомы до этого, ну, так, на каких-то встречались… встречались на презентации книги Генделева. И вдруг он позвонил и говорит – я хочу вам принести книгу, когда к вам можно придти? Говорил он уже так, вот, как вы говорите… единственное, что я сразу поняла – что это звонит Вознесенский. А уже до текста я добиралась немножечко не без труда. И он приехал нам…. На Пятницкой, 5, Дом радио. И принёс вот эту книгу «Стихи». Я говорю – а как назовёте? И он написал, как он её назовёт – «Стихи…», а потом «XXI век». Вот, мы все говорим – «Ха, Ха, век». А это век «хи». Сти-хи. Это, вот, «Вам нравится? – говорит. Я говорю – потрясающе, просто великолепно, очень нравится.
К. Ларина - Ну, вот это у него называлось как-то видеомы.
А. Гладкова - Видеомы. Кстати, он свои… они в такое колечко сделаны, разные всякие. А в стихах, значит, вот, Андрей Андреевич настоял на том, чтобы мы сделали… ему важно было, чтобы это была такая радикальная книжечка. У нас широкая, поэтому у нас не получалось. На самом деле вроде когда уже видишь готовую, ну, такая… тоже мне проблема.
М. Пешкова - И это в вашей серии в поэтической?
А. Гладкова - Да, да, да, да.
П. Шепотинник - Я бы ещё добавил, что сами книги Вознесенского. Я прошу прощения.
А. Гладкова - Просто хочу вам показать. Вот, для того чтобы воплотить, это было очень важно сделать вот эту вот штучку. Вот, мы сделали только вкладочку…
К. Ларина - Не знаю, как назвать этот жанр. Что это такое? Это абсолютно чисто его авторское… до него никто этого не делал.
А. Гладкова - Это стихи такие, которые не нуждаются в видеоряде тоже.
К. Ларина - То есть здесь какой-то коллаж обязательный присутствует, да, очень точное плановое расположение строчек. Я даже помню, когда в газетах печатали вот эти его стихи новые, в «Московском Комсомольце» очень часто, был период, когда он регулярно давал свои новые стихи. Я так понимала прекрасно, что вот эту полосу – он её сам верстал, потому что ему было важно понимать, как располагаются эти строчки, где что нарисовано, да?
П. Шепотинник - Абсолютно. Последняя книга, кстати, была проиллюстрирована же им, практически там масса его рисунков. И вообще я должен вам сказать, что само понятие книги Вознесенского, особенно в советское время, это нечто было особенное. Когда держал в руках, ты понимал, как они потрясающе были изданы. «Тень звука», «Ахиллесово сердце». Это было… их невозможно было, кстати говоря, достать, это был жуткий дефицит.
М. Пешкова - Невозможно.
П. Шепотинник - Можно было купить только на валюту, их привозили откуда-то из-за границы.
М. Пешкова - А те другие, которые мы не называем, их ведь тоже невозможно было купить.
П. Шепотинник - Да, «Антимиры» - я до сих пор помню эту обложку, это уже полиграфическая классика. В нём поэзия уже начиналась с обложки. Пауза.
М. Пешкова - А его отношение к тем, кто рядом. Однажды рано утром раздался в моей квартире звонок. Я не предполагала, что между 8-ю и 9-ю может кто-то звонить. Звонил Андрей Андреевич. Дело в том, что до этого на каком-то вечере ему пели дифирамб, говорили похвальные слова, и так далее, а рядом сидел Игорь Холин и как-то обиженно сказал о нём – да, говорят, а вот обо мне кто бы сказал. И Андрей Андреевич это услышал и на следующий день позвонил и просил, чтобы я сделала передачу с Игорем Холиным. Кто бы ещё так?
А. Гладкова - Страшно был добрый человек.
К. Ларина - А я помню, когда он уже был тоже очень сильно болен, совсем голоса не было, я его даже не узнала, настолько болезнь его изменила, это потом уже когда видишь, в каком человек состоянии, ты уже привыкаешь к этому его облику и понимаешь, что да, он сейчас такой. Это были похороны, по-моему, Абдулова Саши, когда через какое-то долгое время он появился впервые, Андрей Андреевич, и был неузнаваемый совершенно, не мог говорить и всё равно он вышел к микрофону, это был январь, завязанный красным шарфом. И вот по этому красному шарфу, его манерам, было понятно, что это он. И он не мог не сказать. И такая гробовая тишина стояла в зале, потому что прислушивались к его… а он читал стихотворение, которое Саша потом пел песню из него, делал… с 1-ое по 14-ое… помните, «Я закопаю шампанское», вот это вот, да.
А. Гладкова - Да, да, да. «Старый Новый год».
К. Ларина - Да, «Старый Новый год». И он это стихотворение прочёл, еле-еле слышно в этот микрофон, и мы все узнавали… это было поразительно. Я понимала, что он захотел приехать, что он сказал – Зоя, я должен приехать, проститься с Абдуловым.
П. Шепотинник - Вы знаете, у нас такая немножечко минорная интонация вынужденная.
К. Ларина - У каждого есть своё…
П. Шепотинник - Складывается, да. Естественно, а мне приходилось, в общем, с этим соприкоснуться на очень близком расстоянии, это очень было сложно, но при всём при том, вот, я первое время… ведь эта картина была, кстати говоря, воспринята Андреем Андреевичем… не то что в штыки, но, в общем, как бы так настороженно, потому что…
К. Ларина - Но они же сами предлагали петь, да?
П. Шепотинник - Да, безусловно. И Андрей Андреевич и … даже приехали ко мне домой и посмотрели этот фильм у меня. И у него было довольно сложное к ней отношение, мы какое-то время решили её особенно не показывать, хотя были тестовые просмотры в нескольких местах. Я понял, что же, собственно говоря, я сделал. Но именно из этого ощущения такой тяжести недуга… но, вот это но для меня самое главное, я об этом моментально забывал. Как только мы погружались в его мир, как только, вот, я всё глубже и глубже открывал для себя то, что открывалось потом уже зрителю, я совершенно забывал про его болезнь. Для меня было никакой он не больной, абсолютно. Мало того, даже в этом было что-то такое вызывающее… знаете, как какая-то… как сказать, хэппенинг, такая инсталляция. Вот, я сейчас вам предстану перед вами таким. Мало того, ведь он же сам осмыслил и совершенно гениально, на мой взгляд, осмыслил… не осмыслил, он превратил в образы поэтические всю свою болезнь. У него есть стихотворение про боль, у него есть стихотворение про руку, которая у него отказала. Когда мы снимали, у него рука отказала, он ездил…
М. Пешкова - Это звучит в фильме.
П. Шепотинник - Да, это звучит в фильме. Он сам это стихотворение читает. У него есть стихотворение про голос, с которого начинается этот фильм. То есть для него всё ещё… в этом смысле он был в высшей степени современный художник с невероятной мерой откровенности, с невероятной мерой требовательности к себе и окружающим. И мы должны были быть такими, глядя на него. Поэтому это была очень сложная такая обстановка. Но при этом для меня было ощущение такого, знаете, ощущение разряда озона… потому что я видел, какие высекаются у меня буквально на глазах… рождались совершенно потрясающие стихи.
К. Ларина - А вы до этого общались с ним, да?
П. Шепотинник - Значит, мы до этого, естественно, с ним общались. Так получилось, что Олег Меньшиков давным-давно 10 лет предложил мне сделать видеоверсию спектакля «Горе от ума», и я это сделал, и потом… это показалось очень интересным, и как раз в первый раз мне он, собственно говоря, и позвонил тогда, сказал, что спасибо, что вы сохраняете русский язык. Я был совершенно потрясён этим звонком и никак не ожидал уж точно получить комплимент в адрес прежде всего Меньшиков и Грибоедова, но так получилось, что ему это понравилось. Вот, и потом мы всё время встречались, мы на «Триумфе»… много раз я там был, показывал свои работы. И как-то так всё это было ближе, ближе. Потом в какой-то момент я так понял, что Зоя Борисовна хочет, чтоб мы поработали вместе. Что-то откладывалось, не было денег, там, и так далее, и так далее. Потом наконец наступило время, когда это можно было сделать.
К. Ларина - У нас сейчас перерыв на новости, потом продолжим программу.
НОВОСТИ
К. Ларина - Продолжаем программу «Книжное казино». Напомню, что посвящена она сегодня памяти Андрея Вознесенского. И сегодня мы вам предлагаем в качестве подарков книги стихов Андрея Вознесенского, которые выпущены издательством «Время». У нас в студии директор издательства Алла Гладкова и кинокритик, режиссёр-документалист Пётр Шепотинник. Давайте я вопросы задам для наших слушателей, и через несколько минут, минут через 10, по телефону прямого эфира 3633659 вы будете на них отвечать. Итак, внимание, вопросы.
Какую дату Вознесенский назвал «Двумя топорами»? Ну, это по аналогии с лото, да, мы знаем там барабанные палочки, стульчики и прочее, прочее. Так вот, какую дату Вознесенский назвал «Двумя топорами»?
Кому посвящена поэма «Аве Оза», пожалуйста, вспомните.
В каком году вышли первые поэтические книги Вознесенского и как они называются?
В каких театрах произведения Вознесенского поставлены и прогремели в Москве? Ну, кстати, один из них до сих пор идёт в том же театре.
Следующий вопрос. «Ваше вступление в литературу, стремительное, бурное, я рад, что до него дожил», - писал Борис Леонидович Пастернак. С публикацией какой поэмы связаны эти слова? Ну, поэма, естественно, Вознесенского.
В следующий вопрос: в каких художественных фильмах Андрей Вознесенский читает свои стихи? В Большом зале Политехнического и у памятника Маяковскому. Вот так я переформулировала.
А. Гладкова - Очень хорошо.
К. Ларина - Следующий вопрос: соавтором какого памятника в Москве являлся Андрей Вознесенский?
И последний вопрос: кто такие Антон Андриотис и Софья Теофилова. Героями какого литературного произведения они являются?
Напомню – 3633659. по этому телефону мы будем принимать ответы через несколько минут. Мы хотели прочитать уже, Петь, давай…
П. Шепотинник - Знаете, я ещё такую вещь вспомнил сейчас. Чтоб не забыть… когда мы снимали эту картину, там Андрей Андреевич почему-то в какой-то связи произнёс слово «гастарбайтер».
К. Ларина - Да, да, да.
П. Шепотинник - По-моему, говорил о том, что Пастернак был гастарбайтером у Сталина. И какая-то такая свойственная ему достаточно парадоксальная формулировка. И мы решили одно из стихотворений прочитать… заглянуть в мир гастарбайтеров хотя бы чуть-чуть. В общем, придумать такой небольшой условно говоря клип на его стихотворение. Довольно сложно было, кстати говоря, снять. И в этом клипе снялся Александр Яценко, очень хороший наш молодой парень, актёр.
М. Пешкова - В «Мытищах», по-моему, снимается, да?
П. Шепотинник - В «Мытищах», совершенно верно. Кстати, сейчас в очень хорошем фильме новом сыграл, будет на Московском фестивале – Коля Хомерики «Сердца бумеранг», главную роль играет замечательно. Вот. И мы попросили… естественно, всё это было бесплатно, как и все, кто у нас читал стихи, там, Чулпан Хаматова читала стихи. Кто, кстати, хочет услышать, как она там читает, на Youtube’е можно прочитать, там масса посещений. Вот, и мы снимаем… 2 дубля у нас было, мы снимали это стихотворение. И надо сказать, что это вызвало некоторое такое не то что раздражение, но такое лёгкое недоверие со стороны людей, которые там стояли, ждали участи, что кто-то их привлечёт…
К. Ларина - Они повторяли эту фразу, что ли?
П. Шепотинник - Нет, нет, просто Саша так подходил, вроде бы как-то он просил у меня работы, начинал читать стихи, это такая парадоксальная вещь, это невозможно объяснить словами устно. А потом отъехали от этого места, и один человек, который стоял в этой толпе, под снегом, в жуткую хлябь московскую вот эту… уж, по-моему, ноябрь был… говорит – знаете, что, вот, я из Молдавии, я вам стихов Вознесенского прочитал штук 10.
К. Ларина - Гастарбайтер?
П. Шепотинник - Гастарбайтер… великолепно.
К. Ларина - А что не записал? Я бы прочитала.
П. Шепотинник - Ну это уже было тогда, когда мы оттуда уехали, к сожалению. Вот такие вещи очень часто сопровождает… вообще, чем ты ближе погружаешься в реальность, тем больше она тебе даёт…
К. Ларина - Меня поразило ещё то, что он говорил про народ. Это съёмки, которые человека представляют нам, который ничего не боится. Он настолько знает уже всё, что будет дальше в его жизни, просто не знает, сколько, да, точно? Но он настолько бесстрашно, вот, говорил про людей, про то, что вот эта вот рожа нашего народа вдруг вся обнаружилась, обнажилась так, как… и он же это говорил там, что мы ошибались…
П. Шепотинник - Конечно.
К. Ларина - Мы ошибались.
П. Шепотинник - И с другой стороны…
К. Ларина - Страшные вещи говорит.
П. Шепотинник - С другой стороны, колоссальнейше, невероятно… там плачет этими трагическими размышлениями любовь. Вот, у него всё время…
А. Гладкова - Это с нежностью говорится, сквозь эту боль, в том и нежность…
П. Шепотинник - Я считаю, что просто наш долг, я не знаю, если кто-то слышит нас из каких-то толстосумов, издать просто книгу только его лирических стихов, стихов про любовь. Это будет потрясающая книга. И вы знаете, как Бродского американцы продавали в супермаркетах чуть ли не бесплатно.
А. Гладкова - Мне кажется, у него все стихи про любовь, даже про гастарбайтера.
П. Шепотинник - Вот, она должна лежать в каждом седьмом, там континенте, я не знаю, где, просто чтобы люди за 10 рублей покупали и читали стихи. И сколько этих стихов рождалось именно в последние годы его жизни, и какие это были стихи, и то, что их никто не знает – вот, что удивительно. Ведь несколько стихотворений, которые… никто никогда не слышал… я их нашёл вообще в каких-то подшивках.
К. Ларина - Вы находили в собрании, в сборнике?
П. Шепотинник - Я их не нашёл. Скажем, вот это стихотворение, гениальное, на мой взгляд… Но это же просто… я не могу так прочитать, как прочитала она.

Ещё немного дай побыть мне так.
В окно запах глухонемой табак.
От рамы тень бретелькой на плечо.
Мне так побыть немного дай ещё.
Дай мне немного так ещё побыть.
Не убегай, помыться и попить.
Как, боже, твой благословенен край.
Ещё немного так побыть мне дай.

К. Ларина - Это какой год?
П. Шепотинник - Это, по-моему, 87-ой, что ли.
К. Ларина - Потрясающе.
П. Шепотинник - Понимаете, о чём? Этого никто не знает у нас. Понимаете, на каком уровне эта интимная лирика. У нас никто этих стихов… даже сама Марина, кстати, не знала, которая работала близко, она читала великолепно стихи…
К. Ларина - В «Антимирах».
П. Шепотинник - В «Антимирах», и так далее. Вот. К чему я это говорил, я уже забыл. В общем, одним словом, эта любовная лирика – она совершенно фантастическая. И, кстати, вот, в этой книжке, которая к счастью была подарена, там есть стихи не только об этом, там есть как раз, вот, по поводу… или вот это… ну, это, честно говоря, такое тяжелое стихотворение, но тоже такое трогательное. Не возражаете, если я ещё раз прочту, нет? Оно называется «Весёленькие строчки».
А. Гладкова - Название хорошее.
П. Шепотинник - И потом тебя не будет

Не со мной, а вообще.
Никто больше не осудит
Мой воротничок в борще.
Прекратится в белый холмик
Мой и твой ориентир.
Превратится в страшный холод
Жизнь, что нам я посвятил.
Оказалось, что на деле
Всё ушло на пустяки.
Мы с тобою не успели
Главного произнести.
Превратится в дырку бублик,
Всё иное не стерпя.
А потом меня не будет
Без меня и без тебя.

Вот. Обратите внимание, какие потрясающие детали. Вот это никто больше… воротничок в борще, вы понимаете это?
К. Ларина - Продолжу… это произведение поразительное, вы его знаете.

От рассвета до рассвета
Себя, тебя любя,
Как видеокассету
Засовывал в тебя.
Часть моего, бесспорно,
Достанется толпе,
Но главное, сквозь поры,
Останется в тебе.
Останется эстеблиш.
Красу не изменя,
Ты вдруг немного станешь
Похожей на меня.
Я из твоей одёжки
Гляжу как в дырки джинс.
Живу, пока живёшь ты,
Моя вторая жизнь.

Это 2009 год. Вот, как раз из этого сборника «Ямбы и блямбы». А это впервые последние стихи?
А. Гладкова - Здесь только новые стихи.
К. Ларина - Это первое издание, да? Потому что я тоже читала в различных газетах варианты…
А. Гладкова - Вот эти стихи… это тоже был сборник, это была «Новая поэтическая книга», это не сборник. Вот это было избранное. Но сюда тоже вошел очень большой раздел новых стихов. Ну, он так и называется – «Новые стихи». С 540-ой страницы и до конца идут только новые стихи. И он столько писал в последние годы, просто, ну, представьте себе. Совсем не так давно вышла эта книга, это какой… 2005-ый, что ли, год, 2006-ой… 2005-ый, наверное, да? И вот ещё две, в которых в этой большой тоже такая же книжка, как и большой раздел…
К. Ларина - Кстати, я думаю, что если говорить о книге уже посмертной, Вознесенский, как и Бродский, безусловно, заслуживает отдельного издания книги-интервью, потому что помимо стихов, которые мы тут так обильно цитируем, да, и поразительных мыслей, у него потрясающее совершенно умение было разговаривать. Они все… даже когда он к нам приходил, да, Май? Мы обязательно, начиная с какой-то сегодняшней текучки, он нас уносил на такие обобщения, что это всё понятно, что это должно быть издано, чтобы это можно было прочитать, чтоб это не был один эфир ушёл и все. Я думаю, что у тебя там осталось за рамками фильма много чего высказанного.
П. Шепотинник - Ну, осталось, конечно, да, осталось, и в принципе эту картину можно было бы как-то дополнить, изменить, но мы просто хотели сохранить вот в этой картине, как сказать, при этом при всё, вот эти наши вставки – они как-то немножко отстраняли наш разговор, они превращали просто частную беседу в нечто более широкое. Но мы сохранили абсолютно полную последовательность наших визитов, потому что мы снимали это по сути дела год, там три времени года есть. И мы никак не провоцировали… ну что я могу спросить у Вознесенского? Вот, я пришёл бы, условно говоря, к Пушкину – скажите, пожалуйста, вот, как… я действительно не представлял, как я начну этот разговор. Я ему задал – как вы довольны XXI-ым веком, первый, по-моему, вопрос. Вот, он оступился, его ждали… и так далее… и он вдруг сам пошёл говорить, кстати, я даже не помнил точно это стихотворение… что такое 21? Там своё истолкование высказывает. Это два креста и один этот самый… минарет. Это то, что нас, может быть, ждёт. А может, будет больше минаретов и меньше крестов. Он тоже об этом говорил. Всякое может быть. И он сам как-то нащупывал темы, для меня даже неожиданные. Вот, он человек, который в своё время написал «Лонжюмо», как известно. Первое, о чём стал говорить, это как раз про Ипатьевскую балладу, которую прочитал потом Юра Арапов по моей просьбе. Кстати, он заметил, когда Юра только-только начинал писать стихи, он потрясающе реагировал на любое проявление таланта. Сам факт того, что… даже Евланову, актёру, он уделил строчку в своём стихотворении. Я даже не знаю, знает он об этом, или нет. Да, вот это для него всегда было важно. И Юра как бы… счёл своим долгом тоже поучаствовать в этой картине, прочитать это стихотворение «Ипатьевскую балладу» знаменитую.
К. Ларина - Алла Михайловна, а много вообще неизданного по вашей информации?
А. Гладкова - Я подозреваю, что много.
К. Ларина - Много, да?
А. Гладкова - Я боюсь, что не только не издано, но и, понимаете, в нашем случае вряд ли это может быть… вряд ли эти архивы находятся в таком состоянии, что их можно будет довести до ума.
К. Ларина - Ну как? Ну Зоя наверняка пыталась структурировать, да?
А. Гладкова - Ну, наверное, наверное, конечно, это у неё нужно спросить. Но я боюсь, что много осталось просто.
К. Ларина - Черновиков.
А. Гладкова - Черновиков в неразбираемом состоянии. И вот это ужасно жаль.
П. Шепотинник - А кто нам звонит?
К. Ларина - Да, сейчас я включаю, я открываю номер. Значит, напомню номер телефона – 3633659. Мы должны уже принимать ваши ответы на наши вопросы. Ну давайте пока не буду напоминать. По ходу напомню, если вдруг чего забудете. Но вижу, что у нас все уже готовы. Итак, пожалуйста, дорогие друзья, принимаем ваши ответы. Алло, здравствуйте. Алло. Наташ, мы там записываем, да? Алло. Говорите, пожалуйста.
Слушатель - Здравствуйте.
К. Ларина - Здрасте.
Слушатель - Это Дмитрий из Ногинска.
К. Ларина - Да.
Слушатель - Я хочу ответить на вопрос – какие первые поэтические книги?
К. Ларина - Да.
Слушатель - Это «Мозаика» и «Парабола», 60-ый год.
К. Ларина - Это совершенно верно. Спасибо вам большое. Записали ваш телефон. Следующий звонок. Так. Алло, здравствуйте, алло, алло.
Слушатель - Алло, вы меня?
К. Ларина - Да, вас.
Слушатель - Я хочу ответить на все ваши вопросы.
К. Ларина - А зачем же? Нам на один только надо.
Слушатель - Пожалуйста. Поэма «Аве, Оза» посвящена, естественно, Зое.
К. Ларина - Угу.
Слушатель - Спектакль…
К. Ларина - Спасибо, спасибо. Ну что, зачем же вы хотите на все вопросы ответить? И что мы будем дальше делать?
П. Шепотинник - Кстати, поэма называется просто «Оза».
К. Ларина - Да, как вас зовут?
Слушатель - Оля.
К. Ларина - Оля. Спасибо, записали. Так. Следующий. Просто «Оза»? Без «Аве»?
Слушатель - Она начинается «Аве, Оза, чувствую дыхание твоё…»… боюсь соврать, на память не помню.
К. Ларина - Аллё, здравствуйте.
Слушатель - Здравствуйте.
К. Ларина - Да, пожалуйста.
Слушатель - Я хотела ответить на вопросы. Это Оксана. А на какой можно?
К. Ларина - На любой.
Слушатель - На третий, допустим. Первые поэтические сборники Вознесенского – это «Мозаика» и «Парабола».
К. Ларина - Уже ответили, другое выбирайте.
Слушатель - Седьмой. Памятник в соавторстве с Зурабом Церетели – трехсотлетие присоединения Грузии к России.
К. Ларина - Чистая правда, да. Вас зовут?
Слушатель - Оксана.
К. Ларина - Спасибо, дорогая Оксана. Записали. Он был там архитектором в этом проекте?
А. Гладкова - Да.
К. Ларина - Следующий звонок, пожалуйста, алло, здравствуйте. Алло. Говорите, пожалуйста. Алло.
Слушатель - Здравствуйте.
К. Ларина - Здрасте.
Слушатель - Владимир, Саратов.
К. Ларина - Да, Владимир.
Слушатель - Позвольте ответить на вопрос относительно спектакля, который шёл в Москве.
К. Ларина - Да.
Слушатель - «Антимиры».
К. Ларина - Где?
Слушатель - На Таганке?
К. Ларина - Прекрасно. Год не помните?
Слушатель - В 74-ом году летом Таганка привозила этот спектакль в Набережные Челны, и я своими глазами и ушами это слышал и видел.
К. Ларина - Вам очень повезло. А ещё один спектакль, который идёт по его либретто в Москве?
Слушатель - «Юнона и Авось».
К. Ларина - Совершенно верно. В театре? «Ленком» называется. Когда-то Театр ленинского комсомола. Простите, пожалуйста, как вас зовут, ещё раз?
Слушатель - Владимир из Саратова.
К. Ларина - Спасибо вам большое. Спасибо, всё верно. Тем более человек видел спектакль «Антимиры». Поразительно. Следующий звонок. Алло, здравствуйте, алло. Говорите, пожалуйста.
Слушатель - Здравствуйте, меня зовут Ирина. Я хочу ответить на вопрос. Андриотис – это… в романе Аксёнова «Таинственная страсть».
К. Ларина - А как звали Зою, не помните?
Слушатель - Зою?
К. Ларина - Да.
Слушатель - Зою, Зою… сейчас, одну секундочку. Попробую… Софья Трофимова.
К. Ларина - Совершенно верно. Спасибо большое. Вы правильно ответили.
А. Гладкова - Ваших слушателей никаким сложным вопросом не собьёшь.
К. Ларина - Не собьёшь. Двадцать лет уже воспитываем, ну. Мы вместе с ними воспитываемся. Следующий звонок, пожалуйста. Алло, здравствуйте, алло, алло.
Слушатель - Алло.
К. Ларина - Да, пожалуйста.
Слушатель - Здравствуйте.
К. Ларина - Здрасте.
Слушатель - Это Анна из Переяславля. С удовольствием вас слушаю. Хотела бы ответить про стихотворение «Оза».
К. Ларина - Уже ответили, к сожалению. Может быть, другой вопрос возьмёте?
Слушатель - Тогда давайте другой. Топоры – это две семёрки.
П. Шепотинник - Совершенно верно. Кстати, самый сложный вопрос, наверное.
К. Ларина - Да, да, отлично. Спасибо большое. Да, две семёрки, 77 лет.
А. Гладкова - В этот год, когда ему и исполнилось 77, он и умер.
К. Ларина - В 77 он умер?
А. Гладкова - Да. И он говорил – страшно жить в году под двумя топорами. Так сказал.
К. Ларина - Ну давайте, ещё у нас остался вопрос, связанный с Пастернаком. С публикацией какой поэмы Вознесенского связаны такие лестные слова по поводу вступления Вознесенского в литературу? И ещё вопрос – в каких фильмах, художественных фильмах, Андрей Вознесенский читает свои стихи в Большом зале Политехнического и у памятника Маяковскому. Ну, собственно, и всё. Два вопроса. Давайте попробуем ответить. Алло, здравствуйте, алло.
Слушатель - Алло, здравствуйте.
К. Ларина - Да, пожалуйста.
Слушатель - Здравствуйте. Это «Эхо Москвы», да?
К. Ларина - Да, да.
Слушатель - Меня зовут Наталья. Я бы хотела ответить, значит, Андрей Вознесенский читал свои стихи в Политехническом ... «Застава Ильича».
К. Ларина - Совершенно верно.
Слушатель - Или он назывался одно время…
К. Ларина - Да. А второй фильм не помните более поздний, где он у памятника Маяковскому читает свои стихи?
Слушатель - Ой. Нет, не помню.
К. Ларина - Вы его знаете этот фильм очень хорошо.
А. Гладкова - Его все знают.
К. Ларина - Там есть и неделя французского кино, когда подъезжает машина к ударнику, да? И оттуда выходит Леонид Харитонов.
А. Гладкова - Он получил «Оскар». Не так много наших фильмов имеют эту награду.
Слушатель - «Москва слезам не верит».
К. Ларина - Ну, конечно. Помните этот эпизод, где Вознесенский читает свои стихи у памятника Маяковскому?
П. Шепотинник - Там маленький эпизод, такой кусочек.
Слушатель - Ой.
К. Ларина - Ну вот, пересмотрите заодно. Спасибо.
Слушатель - Обязательно.
К. Ларина - Спасибо вам большое. Записали ваш телефон. Всё правильно. Что у нас осталось-то ещё? А, про Пастернака и про поэму. Ну давайте ещё один звонок. Алло, здравствуйте, алло.
А. Гладкова - Достаточно знать, когда Пастернака не стало.
К. Ларина - Аллё. Говорите, пожалуйста.
Слушатель - Аллё.
К. Ларина - Да.
Слушатель - Аллё, здравствуйте.
К. Ларина - Да.
Слушатель - Пастернак говорил, мне кажется, о поэме «Мастера».
А. Гладкова - Точно.
П. Шепотинник - Совершенно верно.
К. Ларина - Как вас зовут?
Слушатель - Меня зовут Наташа.
К. Ларина - Спасибо, спасибо, Наташа, всё. Ну, всё, на все вопросы…
А. Гладкова - Много молодых голосов. Так меня это радует. Я боялась, что Вознесенского молодёжь уже…
К. Ларина - Нет, мне кажется, что он как раз входил в тот список таких модных авторов.
А. Гладкова - Дай бог.
К. Ларина - Наряду со всякими Пелевинами Вознесенский присутствовал. Вот его как раз… я почему-то уверена, что как раз его-то знают лучше, чем того же Евтушенко или кого-то. А вот смотрите, давайте всё-таки, вот, поскольку у нас времени остаётся мало, даже целая плеяда людей, от которых, собственно, вот, один Евгений Александрович остался из этой компании.
А. Гладкова - Дай ему бог здоровья.
К. Ларина - А так один за одним исчезли.
А. Гладкова - Да.
К. Ларина - Было сразу же… вот…
А. Гладкова - Друг за другом.
К. Ларина - Давайте попробуем, поскольку вы люди знающие, опытные, давно живёте на свете, как мы определим, что это за компания, что это за поколение такое.
А. Гладкова - Ну, вот, мне как-то уже…
К. Ларина - Это не шестидесятники, наверное?
А. Гладкова - Нет, нет, это другое. Для меня это как-то уже… какой-то штамп даже возник по поводу вот этой плеяды. Это поэты из Политехнического. Вот, Политехнический…
К. Ларина - Римма Казакова.
А. Гладкова - Римма Казакова, да. Политехнический… между прочим, там были… там, скажем, Давид Самойлов…
К. Ларина - Это другое поколение уже, военное.
А. Гладкова - Но тем не менее, он был как бы вполне принят вот этой вот молодой тогда совсем порослью. И это была удивительная эпоха. Поэт читает свои стихи у памятника Маяковскому. И на него собирается на Триумфальной площади народу побольше, чем на митинг, да? И Политехнический всегда был забит… ну, вот, Евгений Александрович продолжает вот эту вот, между прочим, традицию каждый год 18 июля…
К. Ларина - В Политехе, да.
А. Гладкова - В Политехе проводит свой вечер.
К. Ларина - И полный зал, кстати.
П. Шепотинник - Да, конечно, конечно. Я всё-таки не причислял его, вот, сейчас бы уже, может, раньше можно было его причислить его к какому-то направлению, он сам по себе был и направлением, и жанром.
К. Ларина - И сам бы менял произвольно.
П. Шепотинник - И сам бы менял. Главное – он как-то так без всяких особенных компромиссов по отношению к себе, по отношению к своей совести, а наоборот, с большой требовательностью по отношению к себе, адаптироваться к каждому поколению… он был всегда нужен. Потому что вот эта нота его, его нота, она там должна была всегда расслышана, потому что без поэтической ноты… реагировать на любую фальшь – политическую, экономическую, социальной… вот, без таких маяков невозможно никуда плыть. К сожалению, у нас очень много сейчас неверных маяков, ложных маяков. Кстати, у нас эта культура поэтическая, с таким трудом завоёванная, отвоёванная у бюрократического понимания русского языка, отвоёванная тем же Вознесенским, Ахмадулиной, Евтушенко, можно много поэтов назвать. Кстати, не многих, конечно, но…
А. Гладкова - Совсем не многих.
П. Шепотинник - Сейчас она на глазах просто тает, обесценивается, потому что та музыка, которую мы слушаем, та так называемая поэзия, которую мы слушаем, она истребляет всё живое.
А. Гладкова - Интересно, когда мы говорим про Пушкина, мы понимаем, что ему нужно было дать любую свободу, которая ему потребовалась. Когда мы говорим о современных поэтах, мы начинаем её ограничивать. Ну, не мы, конечно, но мы, там, власти и СМИ тоже…
М. Пешкова - Общество.
А. Гладкова - Начинают говорить – нет, вот это не тронь. Он написал какую-нибудь политическую поэму… мы за это тебя не будем пускать никуда.
П. Шепотинник - И от того, что все они создатели современного языка, того языка, который… потому что язык – он формулируется не у нас в сознании массовом, а как раз благодаря таланту…
А. Гладкова - Писателями.
П. Шепотинник - Да, писателями. Мы понимаем, на каком языке мы можем разговаривать. Причём, приносил в язык вещи, которые были абсолютно неожиданны для нас, та же «Оза», почитает, что такое «Оза». Это же абсолютно… это риск… это вызов безусловный.
К. Ларина - Это так раздражало, это так бесило… Ну, послушайте, мы сегодня говорили про выступление в Политехническом. Это такие ностальгические эпизоды, которые нам Хуциев зафиксировал и придумал в своём фильме. Но есть и другая хроника, которую тоже мы видели. Это его разговор унизительный совершенно с Хрущёвым. Это совершенно жуткая вещь, которая любого другого человека должна сломить, об колено сломать. Я вообще не понимаю, как человек мог это пережить и дальше жить, работать и себя каким-то образом какую-то броню внутри выстроить.
А. Гладкова - Да он в том-то и дело, что у него была броня без брони. Он был чистый человек и верил в себя, верил в свою чистоту, верил в то, что у него есть слово, которое он должен донести. И поэтому как бы…
П. Шепотинник - Такое чувство, что его Хрущёв в каком-то смысле зауважал… Андрея Андреевича после того, КАК он выступил, потому что это была первое на всю страну совершенно свободное высказывание, он спорил вообще с главным лицом государства. Сейчас у нас каждый может, условно говоря, позволить себе всё, что угодно. Даже смешно говорить. Представить себе такую ситуацию тогда, я уж не говорю сталинское время, но в 60-ые годы это было совершенно невозможно. В этом смысле он, конечно, в высшей степени был мужественным человеком. Другой вопрос – как это отражалось на его духовном здоровье, да просто на здоровье, потому что это колоссальнейший стресс, который потом переживался…
К. Ларина - Жуть, жуть… вот, как из этого выйти, да?
П. Шепотинник - Да, из этого сложно было выходить. По-моему, мы заканчиваем уже потихонечку.
К. Ларина - Петь, ну прочти стихотворение. А-а-а-а, мы же будем слушать Вознесенского. У нас же Вознесенский есть. Так что ты уже не прочтёшь.
П. Шепотинник - Да. В следующий раз.
К. Ларина - Спасибо вам большое, дорогие гости. Пётр Шепотинник, Алла Гладкова. Зою мы очень хотела позвать, она уехала, да, куда-то?
П. Шепотинник - Дай бог вам здоровья…
М. Пешкова - Она только 19-го будет.
К. Ларина - Ну, мы Зою всегда ждём и обязательно, я думаю, что с ней увидимся. Она в замечательной прекрасной форме. И то, что мы видели по телевидению её многочасовой монолог, да, замечательный, в фирме «Андрей и Зоя». И вот она была в «Школе злословия» тоже, вот, великолепно. Спасибо вам большое.
А. Гладкова - Всё это происходит накануне пушкинского дня.
А. Вознесенский - Это стихи посвящены какому-то методу, что ли, питья вина, новому методу. То есть когда влюблённые из своих губ пьют красное вино. В данном случае – Сент-Эмильон, очень шикарное французское вино. Я прочитаю стихи эти.

Напои меня вином
Темно-красной свободы,
Напои меня собою,
В рот набрав Сент-Эмильон.

Напои меня виной
Холодяще, эротично.
Всё другое - еретично,
Нови, нови нет в ином!

Все фужеры я давно
Перебил тебе на счастье.
Обучу тебя причастью
Пить взаимное вино.

С новым годом повторим.
Неужели, неужели
Твои женские фужеры
Не новее всех новин?!

Жизнь – короткие вакейшены.
Нам завещано одно –
Пить из губ любимой женщины
Монастырское вино!

Рукавами кимоно
Утро сужено в окно.
Нови, нови нету, но
Есть вино, вино, вино.

Только зеркало с торца
Отражает невозможно
Неразъятою восьмёркой
Два дурацкие лица.

Новый год – какой наив!
Век какой? Не всё ль равно…

Нет новин, новин, новин,
Есть вино, вино, вино.