Роман «Игра в ящик» кемеровского писателя Сергея Солоуха вошел в шорт-лист национальной премии «Большая книга». Пожалуй, на сегодня это – самая престижная (и уж точно – самая богатая, призовой фонд5,5 миллиона рублей) книжная премия. Больше ее (в денежном эквиваленте) – только «Нобелевка».Список финалистов в этом году состоит из десяти романов (всего на суд жюри было представлено 375 произведений).

И вот – наш земляк в фаворитах.Впрочем, когда я позвонила Сергею, чтобы поздравить его с этой новостью, он долго отказывался от интервью: мол, рано еще о чем-то говорить, давайте подождем итогов… Осторожность писателя понять можно: Сергей Солоух не раз числился в «коротком списке» литературных премий – и Букеровской, и «Анти-Букер», и имени Юрия Казакова за лучший рассказ.Его высоко ценят критики, у него есть свой круг восторженных почитателей… Однако рядовому кузбассовцу фигура Сергея Солоуха известна меньше.

- В Википедии ваша биография описана скупо: «Родился 13 мая 1959, в г. Ленинск-Кузнецкий. По образованию горный инженер. В разные годы научный сотрудник, доцент в институте, системный администратор, начальник IT-департамента в банке, технический директор компании оператора связи, менеджер по логистике транснациональной машиностроительной компании. Уже 30 лет женат и имеет двух дочерей». Интересно, для мужчины это «уже» – род спортивного достижения в соревновании на выносливость? Кто она, ваша жена?

- Текст на страницах Википедии не мною написан и не мною контролируется, так что мне трудно говорить о том, какой смысл скрыт в его стилистических нюансах. С моей женой мы действительно вместе с 1981 года. Думаю, потому, что нам вместе хорошо и все понятно. Мы оба потомки сталинских зэков, спецпереселенцев, безумных молодых специалистов из европейской России, с надеждой приехавших в Сибирь, и прочее, и тому подобное романтическое. Одинаково сложены, одинаково думаем.

- А что выросло из ваших дочерей?

- Дочки мои выросли, наверное, еще не полностью. Старшая находится на стадии студентки Сорбонны, а младшая в настоящий момент самый милый битломан среди всех кемеровских школьников.

- Лично мне больше всего нравится ваш сборник автобиографических рассказов «Естественные науки». Пронзительные истории про отношения с отцом, про любовь, про дочек-малышек… Любопытно, а как ваши близкие относятся к вашему писанию? В одном из своих эссе вы как-то заявили, что «жизнь, в конечном счете, лишь предисловие к тексту». Их такая позиция не обижает? И вообще им нравится, что и как вы пишете? Не возмущаются, если узнают в тексте собственные изображения?

- Мы редко (если вообще когда-то) дома, среди своих, обсуждаем мое творчество. Наверное, от того, что для моих близких мои тексты – предмет столь же интимный, как и для меня самого.

- Как сложился ваш литературный стиль? Мальчик из Ленинска-Кузнецкого с образованием горного инженера пишет абсолютно эстетскую прозу (музыкальную, ритмизированную, орнаментальную, с виньетками и фуэте – словом, «смесь клоунады и балета»). Почему так?

- Ну, в Ленинске-Кузнецком я всего лишь навсего родился и был увезен в Кемерово в трехлетнем возрасте. Первое мое детское воспоминание – ночная летняя улица Красноармейская. Мы с мамой стоим возле бараков, на том месте, где потом вырос третий учебный корпус

КузГТУ (тогда – КузПИ), и ждем папу. Не помню только, почему так и зачем. У меня вообще очень плохая память. Избирательная.

Что касается моего стиля, то я его специально не изобретал, как пушку Берта граф Цеппелин. Он сложился сам по себе, как наиболее полноценное и универсальное средство выражения того, что почему-то у меня требует выражения. Он для меня удобен и натурален. Вот сейчас я с вами беседую и должен поминутно за собою следить, поскольку вы просили «для газеты попроще и подемократичнее», а когда я один и делаю то, что надо и необходимо, я не контролирую ни мысли, ни способ их выражения словами. Только любуюсь. Впрочем, часто, налюбовавшись, выбрасываю и начинаю снова.

Если же вы спрашиваете о круге чтения, меня формировавшем, то он огромен, как каталог нашей областной библиотеки, в которую я студентом исправно ходил читать старые журналы «Юность» с неизъятыми по таинственным причинам рассказами и очерками уже лишенного тогда гражданства Василия Аксенова. То же таинственное попустительство впоследствии позволило мне покупать в московском магазине на улице Качалова самые необыкновенные и неположенные книги на английском и французком языках. В общем, думаю, с технической точки зрения мой стиль сформировала халатность группы неизвестных мне доброхотов.

- Как вы сделались «модным писателем»? Разве для этого не следует непременно уезжать в столицы, попадать в «нужные тусовки»? Знаю, что вы уезжали в Подмосковье, но вернулись. Почему?

- Тут какое-то недоразумение. Никаких признаков моды на мою прозу я не наблюдаю. Если вы посмотрите текущий рейтинг продаж магазина «Москва», то увидите, что из всей десятки финалистов «Большой книги» мой роман продается хуже всех. Это не мода, это, в лучшем случае, вялое любопытство минуты.

Половина тиража предыдущей книги, сборника рассказов «Естественные науки», который вам так нравится, и вовсе осталась на складе издательства. Так что я не могу вам рассказать, как стать модным, могу лишь открыть тайну, как сделаться обузой передового, с амбициями издательства. Это – писать то, что считаешь нужным.

А в Подмосковье я жил во времена Советского Союза, потому что тогда состояние аспиранта академического НИИ, а потом и остепененного научного сотрудника давало максимальную степень внутренней, а часто и внешней свободы. Всю свою жизнь я искал независимости и потому, когда в 1999-м еще раз отправился уже в Москву в виде исключения, ради сумасшедших по тем временам заработков, мне эти деньги без свободы не понравились. И я вернулся туда, где не мной командуют, а я. Делами и обстоятельствами.

- Возможно ли создать в провинциальном городе (вроде нашего) непровинциальную литературную среду?

- Наверное, я никогда об этом не задумывался. Потому, что писателю для работы не нужна литературная среда. Ему нужна жизненная. Как очень верно говорил не слишком мною любимый, но ремесло понимавший Бабель, писатель должен жить на задней улице между сапожником и прачкой. Если под литературной средой понимать эту, рекомендованную мэтром, то думаю, в провинции ее создать или получить даже легче, чем в столице.

- Что значат для вас литературные премии? Это престижно? Приятно? Выгодно?

- Все литературные премии в нашей стране разные, системы и критерии отбора у каждой свои собственные, соответственно успех или неудачи при прохождении каждого отборочного сита вызывают несхожие эмоции. Попадание в шорт-лист «Большой книги» – самые приятные. У нее самое литературное из всех прочих жюри, и критерии выбора ближе всего к чисто художественным. На уровне шорт-листа – это самая цеховая из всех существующих премий. Так что я тронут и польщен.

Что касается практических соображений, то уже давно премии прямо влияют на продажи. Если до объявления результатов шорт-листа «Большой книги» мой роман «Игра в ящик» в уже упомянутом выше рейтинге продаж магазина «Москва» был в середине второй тысячи, то после, буквально за две недели, поднялся в самый верх второй сотни. А продажи, в моем подклассе сочинителей, это вовсе не заработок, как иной раз наивно предполагают, а важная гарантия того, что следующий мною написанный текст опять будет быстро и хорошо издан. Придет к той дюжине читателей, которые его почему-то ждут.

- Очень многие ваши книги обращены к периоду вашей юности (70-80-е годы). Вам интересно то время или тот возраст?

- Все много проще и технологичнее. Я пишу только о том, что сам видел и пережил. Собственно, только это, с моей точки зрения, всегда уникально и поэтому достойно фиксации. Жизненный опыт конкретного человека в конкретных условиях. А все выдумки давным-давно уже придуманы и рассказаны. Набор фантазий крайне ограничен. С ними можно только повторяться. На художественную переработку моего собственного жизненного опыта с моими методами брожения и перегонки уходит пятнадцать, двадцать лет. В девяностые я писал о семидесятых, нынче вот о восьмидесятых. О том, что происходит со мной сегодня и сейчас, возможно, написать я просто уже не успею. Такой уж процесс.

___________________________________________

«Замечательный писатель Сергей Солоух.К нему как-то сразу проникаешься симпатией. К тому же он оригинален.У него совершенно особенная манера письма. В нем нет казенной литинститутской замусоленности, советской писательской выучки. По чувству стиля, изяществу языка, ритму фразы, тонкой лиричности он явно выделяется в современной прозе».

Николай Александров

__________________________________________

«Весь мир у Солоуха поделен на две принципиально несоединимые части – на мир обывателей и мир мечтателей.Этот типичный для романтизма конфликтв основном оформлен как противостояние отцов и детей. Симпатии писателя целиком и полностью принадлежат детям.

Почему-то все время у него получается так, что дружба, любовь, да и просто бескомпромиссная увлеченность остаются за порогом двадцатилетия.Взрослость начинается с предательства…»

Анна Голубкова

________________________________________

Про роман «Игра в ящик» в аннотации сказано так:

«Три героя между трех гробов. Краткое содержание нового романа Сергей Солоуха формулируется как математическая задача.

И это не удивительно, ведь все герои – сотрудники подмосковного НИИ начала восьмидесятых, на переходе от Брежнева к Горбачеву. Но ощущение вневременности происходящего всему действию придает смерть совсем иная, неосязаемая и невидимая, четвертая — неизбежный и одинаковый во все времена конец детства».

__________________________________________

Ольга Штраус,