Сергей Гандлевский, получивший «Поэта» два года назад, позвонил и поздравил новоявленного лауреата прямо из зала клуба «Мастерская», в котором и оглашались результаты премии.
«Поэт» — не только самая щедрая поэтическая награда (вдохновителем ее семь лет назад стал Анатолий Чубайс, спонсор с нынешнего года — фонд «Достоинство»), но и самая молчаливая. Формулировка, которой не избегает и Нобелевский комитет, организаторам «Поэта» кажется неуместной — в ответ на вопрос об этом руководитель жюри критик Сергей Чупринин объяснил, что слово «поэт» в формулировках не нуждается. Что, разумеется, так — в них нуждается не слово, а публика. Впрочем, премия и не ставит перед собой просветительских целей, ее задача — создать ценностную шкалу, которую, очевидно, остается принять как данность. Решение жюри, кстати, тоже принимает молча, без дискуссий, — с помощью рейтингового голосования по электронной почте.
Изначально питерский, затем московский 77-летний поэт Евгений Рейн получил на своем литературном пути сразу два значимых благословения. Сначала от Ахматовой — он входил в знаменитую четверку молодых петербургских поэтов, чьи стихи Анна Андреевна ценила (кроме Рейна это Дмитрий Бобышев, Иосиф Бродский, Анатолий Найман). Затем и от Бродского, который, впрочем, считал Рейна своим учителем, но во времена славы немало способствовал известности товарища по поэтической молодости. В частности, написал знаменитое предисловие к сборнику Рейна, где назвал его «трагическим элегиком».
Это верно, если считать элегическими любые апелляции к детству, юности и молодости, о которых Рейн действительно поминает постоянно. Хотя, кажется, ничуть не реже он пишет и обо всем, что его окружает в данный момент, — питерских, затем и московских улицах, о соседе в коммуналке, троллейбусе «Б» и «санатории Фрунзе имени Орджоникидзе», позднее — о заграничных впечатлениях, кладя на поэтические ноты любые мимолетные мысли, чувства, впечатления: фиксируя «музыку жизни». «Музыка жизни — море мазута, / ялтинский пляж под навалом прибоя. / Музыка жизни — чужая каюта… / Дай же мне честное слово, прямое, / что не оставишь меня на причале, / вложишь мне в губы последнее слово».
Она его и не оставила — стихи Рейна еще и чрезвычайно музыкальны. Недаром так часто они напоминают едва оформленное бормотание-пение себе под нос. «Окно на первом этаже над Невкой, / трамвай гремит на вираже возле мечети. / Я постучу тебе в стекло монеткой, / орел и решка — вот и все на свете». Поэзия для Рейна — это не выход в отдельное изящно отделанное помещение, не вещание с Парнаса, это способ и форма существования. И тут жюри премии совершенно право: перед нами действительно поэт, в смысле — Поэт.