Евгений Клюев. Translit: роман-петля. М.: Время, 2012.

"Российская газета"

Алла Шлыкова

Сюжет нового романа филолога и сказочника Евгения Клюева до странного прост: из-за извержения вулкана Эйяфьядлайекудль герой - русский, живущий в Дании, - возвращается из Москвы в Копенгаген не на самолете, а на поезде-пароме-поезде: через Хельсинки и Стокгольм. А маме говорит (пятидесятишестилетний герой каждый час звонит маме - на протяжении всего романа непонятно, пятидесятивосьмилетний Евгений Клюев это серьезно или смеется?), что едет через Брест, Берлин и Гамбург. Ей так спокойнее. Герой аккуратно врет маме о месте своего нахождения, пока не выясняется, что по Бресту-Берлину-Гамбургу разгуливает его двойник: встречается с его друзьями, звонит его маме и даже самому ему… Как всегда у Клюева, к концу занятная история превращается в страшную сказку с мистическим финалом:
"Не сходи с ума. Никакого "сейчас” больше нет. И никакого "здесь” тоже нет. Кончились все "сейчас” и "здесь”, кон-чи-лись! - И дверь на втором этаже захлопнулась".
Что же касается путешествия, описания европейских городов и самих европейцев - тонких и точных - в романе предостаточно:
"Для него не составляет труда отличить подлинного европейца, откуда бы тот ни приехал на Запад, от европейца мнимого, сколько бы этот здесь ни прожил. Настоящий европеец - он объятия распахнутыми держит: ничего-ладно-пусть-приезжают-если-у-них-на-родине-жить-невозможно, хоть и себе во вред. <…> "своих” и "чужих” продолжают отличать по степени широты объятий…"
"Все норвежцы из Норвегии, они нигде, кроме как в Норвегии, не могут жить. - Почему? - Погибают. Погибают вне Норвегии".
"В Берлине ей очень неплохо… только бы в немку не превратиться. А жить в Берлине немцем… немкой - скучно. <…> Берлин Манон боготворила… странно, кстати, что Берлин на немецкой территории находится. Более кривого города в мире нет. Если весь мир - язык, то Берлин - его акцент".
И здесь живущему в Дании Евгению Клюеву можно верить безоговорочно. Из трех почти одинаково родных герою языков - русского, немецкого и датского, на которых он постоянно говорит по телефону (плюс шведский и английский - для мимолетных разговоров), - из их полифонии и рождается название романа:
"...стоило только Курту с этим всем-датчанам-датчанином всерьез разговориться, так, чтобы по-настоящему, на час или два, - и всем-датчанинам-датчанин превратился не в иностранца даже, а в этого, как его… чужеземца, да что там чужеземца - в инопланетянина! Которого Курт даже побаивался, поскольку вдруг… переставал понимать, есть ли ему, Курту, место в этом разговоре или нет уже. Казалось - что не было… встроиться не было куда: места-то много, но всё вокруг чужое - и одиноко Курту. Словно в лесу. Глухом таком русском лесу… который называется "чаша”. Нет, не "чаша”-"чашша” он называется, да и неважно, как называется! Транслит. Translit".