Главная

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ВРЕМЯ»

просмотров: 2 217 | Версия для печати | Комментариев: 0 |
Евгений Абдуллаев о книге Глеба Шульпякова "Письма Якуба"
Евгений Абдуллаев о книге Глеба Шульпякова "Письма Якуба" (Журнал "Дружба Народов", No. 4, 2013) "Якуб — имя попугая. Попугай живет в Стамбуле. Точнее, в клетке. Клетка — на лестнице, лестница — в гостинице. Странный выбор птицы-адресата. Нетипичный для русской поэзии. На память приходит только "Говорящий попугай” Льва Лосева. Но там он и был — говорящий" Глеб Шульпяков. Письма Якубу: Третья книга стихотворений. — М.: Время. — 80 с. Тираж 1500 экз.
Якуб — имя попугая. Попугай живет в Стамбуле. Точнее, в клетке. Клетка — на лестнице, лестница — в гостинице.
Странный выбор птицы-адресата. Нетипичный для русской поэзии. На память приходит только "Говорящий попугай” Льва Лосева. Но там он и был — говорящий.
У Шульпякова попугай молчит. Символ красноречия (в арабско-персид-ской поэтической традиции) становится символом сосредоточенного птичьего внимания, молчаливого альтер эго. Якуб. Я-куб.
Куб, в котором я.
На обложке этот я-куб имеет вид птичьей клетки в форме человеческой головы. Внутри клетки — облака, небо; птицы не видно.
Письма к себе. К я своего лирического героя, к надышанному отражению в зеркале.
Сравнивая прозу и поэзию, Дж. Фаулз высказал такую мысль. Содержание поэзии "обычно гораздо больше говорит об авторе, чем содержание прозаических сочинений. Стихотворение говорит о том, кто ты есть и что ты чувствуешь, в то время как роман говорит о том, кем могли бы быть и что могли бы чувствовать вымышленные герои. ...Очень трудно вложить свое сокровенное "я" в роман; очень трудно не вложить это "я" в стихи” (Фаулз Дж. Кротовые норы. Пер. с англ. И. Бессмертной, И. Тогоевой. — М.: АСТ, 2004.).
"Письма Якубу” — книга об исчезающем я.
человек на экране снимает пальто
и бинты на лице, под которыми то,
что незримо для глаза и разумом не,
и становится частью пейзажа в окне, —
я похож на него, я такой же, как он
и моя пустота с миллиона сторон
проницаема той, что не терпит во мне
пустоты — как вода — заполняя во тьме
эти поры и трещины, их сухостой —
и под кожей бежит и становится мной
"Пальто” — такое же альтер эго поэта, как молчаливый Якуб. Такое же ветхое "я”. Что под ним? Пустота, пейзаж. В пальто заводится "слепой угрюмый жук”, читающий "книгу, набранную брайлем”. (Душу? Или память?) А в стихотворении "Пальто” оно само "набрасывается на человека — / обрывает ему пуговицы, хлястик”. Не так уж просто с этим исчезновением, развоплощением лирического героя.
Но исчезновение не равнозначно уничтожению. На место монолога приходит полилог, на место лирической монодии — полифония.
"Так что бы вы хотели, мсье?” —
не унимается тип в полосатой джеллабе.
"Можешь мне вернуть "я"” — спрашиваю.
"Нет ничего проще, мсье!”
Действительно, что может быть проще? Остановиться и слушать. Находить себя во всех.
"Я — продавец мяты, сижу в малиновой феске!”
"Я — погонщик мула, стоптанные штиблеты!”
"Я — мул, таскаю на спине газовые баллоны!”
"Я — жестянщик, в моих котлах лучший кускус мира!”
"Я — кускус, меня можно есть одними губами!”
"Я — ткач, мои джеллабы легче воздуха!”
"Я — воздух, пахну хлебом и мокрой глиной!”
Учиться другому зрению, другому слуху.


news1