Главная

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ВРЕМЯ»

просмотров: 531 | Версия для печати | Комментариев: 0 |
Статья Мариэтты Чудаковой в журнале "Директор школы"
Источник: Direktor.ru
Журнал "Директор школы", No.7(180), 2013: Мариэтта Чудакова пытается ответить на вопрос "В каком направлении движется сегодня российское образование?"

Школа в России
Чудакова Мариэтта Омаровна, доктор филологических наук, писательница, литературовед, член Европейской академии, общественный деятель
В каком направлении движется сегодня российское образование? За что любить советскую школу, и чему не учат в школах современных, а надо бы…? Эти и другие вопросы в статье Мариэтты Чудаковой, специально для нашего журнала. 
Начну с того, что среднему образованию я придаю большее значение, чем высшему.
Правоту такого предпочтения легко доказать: каждый из нас назовет не одного и не двух знакомых, которые, не удовлетворившись своим высшим образованием (или разочаровавшись в нем), взяли да получили второе. Но никто не слышал о том, чтобы по новой получать образование школьное. В эту реку второй раз не войдешь.
В средней школе набор таких учебных предметов, каждый из которых — гуманитарий ты или с трех лет технарь — может оказаться востребованным неожиданно и остро. Важны и сами предметы, и отметки по ним в школе. Учиться по всем школьным предметам надо, по твердому моему убеждению, либо хорошо, либо отлично (и на это надо настраивать детей и в семье, и в школе), и больше никак. Разговорчики же о том, что такому-то девятикласснику не занадобилась химия, надо не оставить даже, а по-военному отставить раз и навсегда.
В доказательство два примера из личного опыта.
Преподавая в Эколь Нормаль Сюперьер, пригласила в Париж на заработанные деньги дочь — выпускницу французской школы и романо-германского отделения филфака МГУ. Дочь, понимая, что денег маловато, с первого дня предложила суровый вариант — питаться не в симпатичных парижских кафе, а покупать вьетнамскую еду в картонных коробочках под огненно-рыжим соусом…
Первый же опыт оказался весьма печальным: к утру у дочери шло сильнейшее отравление — холодели руки и ноги. Я побежала в аптеку, хорошо зная, как любая женщина в России, что именно мне надо: марганцовку. (Стакан раствора густо-розового цвета — и все дела…). Я более или менее говорю по-французски, но что толку? Как я назову провизору искомое?.. Ля марганцовка?.. Я бежала и мучительно пыталась вспомнить название этих темнобордовых кристалликов. И пятерки по химии (которая никак не относилась к числу моих любимых уроков) не подвели! Из темных глубин сознания или подсознания вдруг всплыло спасительное — ПЕРМАНГАНАТ КАЛИЯ! … Не больше не меньше — спасла дочь. (В жизни бы не вспомнила, если бы не такие обстоятельства…).
И другой пример — в Отделе рукописей Ленинки, где я работала, потеряла сознание читательница. Я крикнула заведующей читальным залом: «Нашатырный спирт!»
Комната с аптечкой (на которую мы каждый месяц сдавали в день зарплаты деньги!..) была тут же. Через минуту сотрудница выбежала растерянная:
— Нашатырного спирта нет!..
… Прыснули в лицо холодной водой, привели в чувство, повели в медпункт. Тут я подступилась к заведующей (она и отвечала за аптечку):
— Да как же может быть, чтоб у нас в аптечке нашатырного спирта не было, если каждый месяц деньги сдаем?!..
Она растерянно развела руками:
— Там только аммиак…
… Вот зачем в средней школе надо учиться не на тройки, а на пятерки по всем предметам.
О советской школе
В одной из статей в «Семье и школе» (был такой прекрасный журнал, пока был жив его главный редактор, замечательный человек, Петр Ильич Гелазония) я, вспоминая свою школу, написала: «Время было плохое, а школа — хорошая». На одной из моих книг — посвящение: «Учителям московской школы № 367 послевоенного десятилетия посвящаю с благодарной памятью».
… Преподаватель географии Анна Алексеевна Кувшинникова, когда в 9-м классе началась экономическая география, велела нам забыть про учебник, записывать в тетрадку ее лекции (это были высшей степени содержательные лекции!) и отвечать только по записям.
Про учительницу литературы — Нелли Львовну Средникову — и не говорю. У нее на уроках, а не на филфаке МГУ, впервые узнала я, например, про возможность разного понимания слова «мир» в заглавии «Война и мир»… Когда в последние годы ее жизни я спрашивала, из каких именно работ она это почерпнула, она честно отвечала, что не помнит: «Я старалась следить за всей новейшей литературой…»
То есть разные учителя вели себя по-разному; возможности для относительно (!) свободного выражения себя через профессию были даже в сталинское время (смерть Сталина пришлась на мой 9-й класс).
Сегодня, конечно, границы свободы преподавания гораздо шире. Но у значительной части учителей в последние годы развился страх потери работы — или даже страх неприятностей на работе. Его, оказывается, вполне хватает некоторым (разумеется, не всем!) учителям истории для полного извращения трагической картины истории России ХХ века.
Но обратимся к самой системе образования. Остаюсь при мысли (ее разделял и А. П. Чудаков), что диахронический принцип подачи материала был сильной стороной советской школы — при всех ее недостатках.
Я считаю также, что большое количество устных экзаменов в разных классах (как известно, с 4-го класса экзамены были в каждом классе) развязывали язык, учили связно излагать мысль. Нынешняя система, ориентированная на ЕГЭ, резко редуцирует эти способности.
Какое-то время я думала, что это касается только гуманитарных предметов. Но нет. Недавно была рада случаю спросить об этом давнего знакомого — он много лет преподает высшую математику в одном из известных московских технических вузов. Скажу честно, надеялась, что он скажет: с точными науками тут все в порядке. И что же я услышала?..
— В последние годы — резкие изменения. Первый курс, сидит человек 45–50. — Кто знает имя Пифагора? — Подымается 12–15 рук. — Кто знает теорему Пифагора? — Семь-восемь рук. — А кто может доказать теорему Пифагора?
Дальше — главное. Профессор математики говорит:
— Дело не только в том, что доказать теорему не может ни один. Самое печальное — они просто не понимают, чего я от них хочу.
Немаловажно, что ему есть с чем сравнивать: полгода он преподает свой предмет российским студентам, полгода — американским. Увы, у них этой умственной ржавчины не наблюдается.
… Не будем говорить о наших лучших — они по-прежнему берут свои призы. Но разве не должны нас обеспокоить процессы, происходящие со средним уровнем?..
О литературе в школе
До сих пор не устранены те недостатки ее преподавания в советской школе, которые уходят в систему, сложившуюся еще в конце XIX века.
Чего вообще-то мы, культурное сообщество, хотим, традиционно включая литературу в число школьных предметов? Того, наверно, чтоб этот учебный предмет прежде всего знакомил подрастающих сограждан с основным корпусом произведений отечественной словесности — теми книгами, которые давно получили статус общепризнанного культурного багажа.
Мы, соотечественники, принимаем за аксиому, что человек, вовсе не знакомый с этим корпусом или знакомый лишь понаслышке (на слуху имена — Пушкин, Крылов, Лев Толстой, названия произведений — «Анна Каренина», «Мертвые души», — так ни разу и не открытых), оказывается лишенным чего-то невосполнимого другими средствами.
Сюда относится и то, что когда-то называлось «чувством прекрасного», и нравственный потенциал, заложенный в этом отобранном культурой корпусе. Решусь утверждать, что взрослых литература вряд ли «воспитывает». Но зато лет до 16 (школьные годы) — очень даже воспитывает.
Выбор прочитанных книг многое определяет в формирующейся личности. Школьные условия теоретически для этого весьма удобны. А в дальнейшей жизни человек с полученными в школе этическими и эстетическими представлениями гораздо более полезен и приятен в общежитии, чем тот, у кого эти представления отсутствуют.
Однако уроки литературы в России уже более чем в течение века (то есть начиная с последних десятилетий досоветского времени) мало работают на знакомство учащегося с отобранными культурой текстами. По большей части это уроки начального литературоведения. Нередко, заметим, некачественного. То, что необходимо в профильной школе (но в качественном виде), вменено у нас любой. И при достаточной изворотливости (а кто же изворотливее школяра?) можно про «типы», «реализм» и прочее у классика ответить на пятерку, не прочитав ни строки самого классика.
Традицию пытались сломать лучшие наши литературоведы как раз сто лет назад — в 1910-е годы, когда Россия была на подъеме реформаторства. Один из умственно бесстрашных людей того времени, Б. М. Эйхенбаум, писал в 1915 году в статье «О принципах изучения литературы в средней школе» (за сто лет не устарело и название)*: «выучивание учебника стало методом изучения литературы». А ведь это до сих пор принято как само собой разумеющееся: на то и учебник, чтоб его учить. «Задачи учителя, — продолжал Эйхенбаум, — как будто упрощались и облегчались, и в то же время ученики знакомились с чем-то близким к научному пониманию. … Из чисто справочных пособий учебники превратились в объемистые руководства, где каждый автор и каждое произведение рассматривались с различных сторон. Тут можно найти параграфы, излагающие содержание и «основные мысли», определяющие «историческое значение» и т. д. Эти учебники, какими бы авторитетными специалистами они ни составлялись … с нашей точки зрения все одинаково вредны или, в лучшем случае, не нужны для средней школы».
Выделяю эти слова и полностью присоединяюсь.
Это пишет человек, ставший в недалеком будущем выдающимся ученым, прославленным исследователем Гоголя, Пушкина, Лермонтова, Толстого, Лескова… По книгам его я училась, и не я одна.
Оставленные в незыблемости принципы столетней давности в эпоху электроники дали поистине чудовищные всходы.
Легко овладев возможностями Интернета (он, как известно, лопается от рефератов по всем вопросам), школьники «пишут» (точнее, переписывают) сочинение на любую тему — про Пушкина, Грибоедова, Андрея Платонова или Солженицына. Они помещают на свое место все нужные «основные мысли» и «историческое значение», не читая при этом, повторю, ни строки «Евгения Онегина», «Горя от ума», «Капитанской дочки» и «Одного дня Ивана Денисовича» (бесспорной классики ХХ века).
Не прочитали в школе — значит, в подавляющем большинстве своем (показывает практика жизни) не прочитают никогда.
Это обидно. Не за Пушкина — его не убудет. Обидно за тех, кто так никогда его и не прочитает.
Выход один, предложенный сто лет назад и до сих пор не примененный в российской школе: из 45 минут урока полчаса — не меньше! — отдавать чтению классики ВСЛУХ. Читает учитель (если он уверен в своем чтении…) и несколько учеников, читающих лучше других.
Мы исходим из того, что образованный гражданин России должен знать главнейшие произведения Пушкина, Лермонтова, Гоголя… В этом наша специфика, наш особый путь, если хотите. Ведь наша конкурентоспособность пока измеряется только тремя именованиями: нефть и газ, стратегическое оружие, русская классика.
Знать же надо сами тексты, а не рассуждения о реализме или романтизме в этих текстах. Человек нашей страны должен — как это было в России всегда — легко, на ходу узнавать ходячие цитаты из Грибоедова, Пушкина, Крылова в любой беседе сограждан…
Назойливое школьное литературоведение открывает бескрайний простор для скучнейшего пустословия и краснобайства, приучает к демагогии.
Вот воспоминания нынешних (конец 2012 г.) «пользователей интернета» о школьных уроках литературы (нашла среди ругательных отзывов в LiveLib на мою книжку для подростков «Не для взрослых. Время читать!», особо выделенную недавно жюри конкурса «Просветитель»; но в данном случае контекст неважен):
«… Сплошной извечный разбор пейзажей-портретов, которые только и делают, что отвращают школьников от чтения. У меня в классе 7–8-м было стойкое убеждение, что главное в книге — это эти описания, потому что больше ничего не видела. Ужасно»;
«Действительно ужасно. А у нас это были бесконечные «Что хотел сказать автор»»;
«… Мы говорили только о пыльном плаще Кирсанова или об одежде Кукшиной…»;
«Кошмар. Помню, читали «Обломова», так учительница чуть не довела меня до слез, когда приказным тоном требовала объяснить, что означают его халат и диван, а мой ответ, что Обломов из-за своей лени и мечтательного характера совсем не интересуется бытом, к тому же скуп, ее не устраивал».
Вот как долго помнятся нанесенные в школе при приближении к классике обиды… Пора бы принять это к сведению!
… Что же — так вовсе ничему и не учить на уроках литературы?..
Отчего же? В литературоведении, например, есть небольшой набор понятий, о которых получающий среднее образование должен иметь представление.
Прежде всего — что такое искусство вообще, литература в частности. Необходимо хотя бы приблизить юное существо к пониманию такого потрясающего явления в жизни человечества. С этим соприкасается и очень сложное для понимания, но необходимое, на мой взгляд, для человека со средним образованием представление о соотношении личности поэта (биографии) и его творчества.
Далее — что такое эпос, драма и лирика, жанры прозаические и поэтические… Ода, баллада, элегия, поэма, сонет… Юмор, сатира, ирония, гротеск. Сравнение, метафора, метонимия, гипербола…
… Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Пушкиным завещана нам эта черта образованности — выйдя из средней школы, отличать основные стихотворные размеры…
Нужно, например, прояснить школьнику, что такое прототип (сложнейшее понятие, про которое многие думают, что оно очень простое). Потому хотя бы, что подросткам обычно интересно — «кого же изобразил» писатель. И это имеет прямое отношение к самому феномену литературного творчества.
Входит в набор необходимого минимума общегуманитарных знаний и уменье различить фабулу и сюжет. Это различение закрепилось в 20-е годы, и нет смысла от тогдашних формулировок (см. хотя бы «Теорию литературы» Б. В. Томашевского) отказываться.
Но и здесь требуется ясность. Вряд ли подросток воспримет расплывчатые и многословные формулировки учебника для 9-го класса:
Фабулой называют совокупность событий и происшествий в их взаимной внутренней связи, развивающейся в хронологической последовательности.
Сюжет — та же совокупность событий, происшествий, а также мотивов и стимулов поведения в их композиционной последовательности.
Ведь наша с вами задача — не высказаться позаковыристей. Нам нужно помочь учащемуся усвоить некие новые для него понятия, лучше понимать, что такое литературное творчество, о котором, повторим, именно в школе надлежит получить некоторое представление.
Потому стоило бы убрать все слова, утяжеляющие формулировку, но не добавляющие смысла, оставить только костяк, удобный для понимания и запоминания:
Фабула — хронологическая последовательность событий, происходивших в произведении.
Сюжет — способ авторского рассказа об этих событиях (роман может начинаться, например, со смерти героя). Его же называют иногда композицией.
… Разговор о багаже российского образованного человека — джентльменском минимуме — можно продолжить. Каждый учитель добавит сюда что-то свое.
Об истории в школе
Об истории и связанной с ней проблемой идеологии: нужна ли нам общая идеология и какая? Уже предлагают специально воспитывать на уроках литературы и истории любовь к сильному государству. Кому-то явно не хватило многолетнего господства государства, со всей силой расплющивавшего жизнь отдельного человека…
Навязывается мнение, что для воспитания патриотизма необходимо впечатать в юное сознание мифологическую картину непрерывного процветания страны в советское время. Затем десятилетнее отклонение от славного пути в «лихие 90-е» и возвращение к славным достижениям в «нулевые» годы стабильности и благоденствия.
Полностью согласна с решением, принятым весьма компетентным совещанием экспертов по истории: идеология нашей страны сформулирована в нашей Конституции, глава 1, статья 2: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства».
Множество людей в России не знают Конституцию своей страны — даже ни разу ее не прочитали. Некоторые пытаются оправдать это свое незнание демагогическими, на мой взгляд, словами: «Зачем я ее буду читать, если она не исполняется?» Между тем первый шаг к исполнению Конституции — это ее чтение согражданами.
В помощь учителю, поясняющему ученикам статьи Конституции, могу предложить главу «Уроки Конституции» из моего детского детектива «Дела и ужасы Жени Осинкиной». Там мальчик Федя Репин, мечтающий стать президентом России, толкует некоторые статьи своему десятилетнему приятелю Мячику; в разговор включается главная героиня книги.
«Женя вежливо спросила:
— Можно я послушаю?
Федя милостиво кивнул.
— Вот статья 20, часть1 — «Каждый имеет право на жизнь». Ну, я на этом даже останавливаться пока не буду. Я уже давно понял, что у нас эту статью вообще никто почти не понимает.
— Как это? — поразилась Женя. — Вроде понятно…
— Тебе, может, и понятно. А другим непонятно. Они считают — зачем ребенку-инвалиду жить на свете?.. У нас пол-страны, по-моему, думают, что человек должен доказать свое право на жизнь… В нашем селе — кого ни спрашивал… Ну, я сказал — про это я сейчас не буду, сложно очень объяснять. Зато следующую статью должен каждый знать, хотя в нашей стране она и не соблюдается вовсе. Но если знать — то можно требовать, чтоб соблюдали. А если никто ее знать не знает, она и соблюдаться никогда не будет.
В общем, слушайте: «Статья 21, часть1. Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления». И еще, Мяч, — часть 2: «Никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию…» Понятно?
Мячик молчал подавленно. Все было непонятно, а признаться стыдно. Потом выдавил неуверенно:
— Как это — «охраняется государством»…? Чего «охраняется»-то? Меня, что ли, милиция охраняет?..».
Женя пересказывает объяснение своего отца.
« — "Охраняется государством”, — с некоторой торжественностью произнесла Женя, — это значит, что любой представитель государства — буквально любой чиновник, совсем не только милиционер, а просто каждый государственный служащий — в мэрии там или в управе вот здесь хотя бы, в Чемале, — обязан остановить любого, кто будет при нем унижать мое достоинство. Пресечь, так сказать, эти неконституционные действия.
— А как унижать-то? — спросил слегка встрепенувшийся Мячик.
— Оскорблять, обзывать… Даже грубо, на повышенных тонах говорить. Тем более кричать. Если с тобой, например, кто-то в нашей стране грубо говорит — вообще любым способом задевает, ущемляет твое достоинство, а при этом присутствует какой-то чиновник, то ты имеешь конституционное право обратиться к этому чиновнику, чтобы он взял твое достоинство под защиту. Понятно? Поскольку ты — гражданин России. А он представляет то самое российское государство, которое должно по нашей конституции охранять твое достоинство… Это папа мне все очень четко объяснял.
Все трое замолчали. И затем, не сговариваясь, одновременно, совершенно неизвестно по какой причине, очень глубоко вздохнули».
Две вещи в преподавании истории России кажутся мне принципиальными:
1) учебник истории не должен ставить задачу воспитания патриотизма — в этом случае не получим ни истории, ни патриотизма; дело обстоит обратным образом: мы изучаем со вниманием историю своей страны, какая бы она ни была, потому что это — наша страна;
2) нельзя ретушировать страшные страницы отечественной истории, скрывать размах репрессий «сильного государства», умалчивать о миллионах невинных, оставшихся в вечной мерзлоте Колымы и Магадана.
Путь воспитания действенного патриотизма (а не пассивного — полюбуйтесь, дети, какая у нас всегда была прекрасная история!) — это путь знакомства подростков не только со славными, но и со страшными страницами отечественной истории под девизом:
Именно от тебя — от твоего достоверного знания своей истории и твоей активной позиции — зависит, чтобы это не повторилось!
Именно в школе — в первую очередь на уроках истории — должен формироваться иммунитет личности, а затем и общества к самовластью и к его неминуемому следствию — массовому нарушению прав личности и в конечном счете — к террору. 
 
Чудакова Мариэтта Омаровна


news1 news2