Алексей Слаповский о романе Валерия Залотухи "Свечка": Лет пятнадцать или двадцать ждал чего-то в этом духе, и вот оно, не в этом духе, а именно то. Читал, боялся за автора так, будто сам это написал.  "Российская газета", Федеральный выпуск №6585 (14). Я читал и понимал, что ждал эту книгу. Лет пятнадцать или двадцать ждал чего-то в этом духе, и вот оно, не в этом духе, а именно то. Читал, боялся за автора так, будто сам это написал. Или сижу перед сценой, где мастер-певец сейчас возьмет сумасшедшую ноту, весь сжимаюсь, локти в бока, пальцы в кулаки, словно с крутой горы на лыжах: ну, ну, давай, брат, давай, одолей! - и певец одолевает, ты облегченно вздыхаешь, но долгой передышки не будет, следующая нота еще выше, еще круче... 

Я ждал, что кто-то на русском языке напишет о самом для меня важном: о возможности договориться с собой, с Богом и с другими людьми. Себя при этом не считая единственным мерилом, Бога перестав путать с Госстрахом или Большим Бугром бардачного барака, а другим людям разрешив быть не такими, как ты, разрешив не формально, что легко, а по-настоящему, душой.

Фабула проста: рядового гражданина Золоторотова, ветеринара, лечащего домашних животных, хватают и назначают числиться маньяком. Далее мытарства персонажа, а вместе с ним и автора. Современные хождения по современным мукам, которые, как выясняется, ничем не отличаются от тех мук, что человеку издавна выпадают, с тем же самым древним вопросом, который выкрикнут еще в Книге Иова и болезненным эхом отдается в нынешней России: "За что, Господи?!"

Роман большой, прямо скажем - огромный, и меня это поначалу смущало, даже не как читателя, я читывал в своей жизни тексты и длиннее, но как писателя, который не рискнул бы поставить на кон двенадцать лет жизни, а именно столько эта книга создавалась, не поверил бы читательскому терпению, сократил бы... Однако чем больше вчитывался, тем яснее становилось: роман меньше быть не может. Он длинный ровно в меру необходимости. И слог затягивает, потому что складно по высокому счету написано, да и сама интрига ведет за собой: осудят героя, не осудят? Докажут, не докажут? А если посадят, что с ним станется, таким душевно ранимым и тонким? Он ведь, бедолага, наивный человек, хоть и мучается сомненьями, но твердо знает, что Богу - свечка, а черту - кочерга, независимо от того, веришь ли ты в Бога и черта. Но жжет личная обида. Чем она обернется, если знаешь, что не виновен? А если вдруг встретишь настоящего насильника, за которого принял муки? Золоторотов встретил. Как именно - нужно читать.

А еще роман о наших не остывших до сих пор девяностых. И, конечно же, о любви. Не о той, что никаково-всеобщая или только в постели. О тихой и сокровенной. И о дружестве, о сыновних чувствах. Тоже тихих. Поэтому и "Свечка" назван роман, а не "Свеча". Вы, когда советуете друзьям в горькую минуту наведаться в церковь, не говорите же: поставьте, дескать, СВЕЧУ, вы неосознанно приглушаете голос и говорите дружески, тепло и уменьшительно: "Поставьте свечку". Вот и тон романа такой - дружеский, доверчивый и доверительный. Для своих, но без фейсконтроля. Кто захочет - тот и свой.

Автор неоднократно формулирует главную идею романа: "Человек пошел защищать демократию и встретил Бога". Это повторяется несколько раз, ты успокаиваешься, но покой книге и читателю противопоказан: ближе к финалу, когда герой-автор сталкивается с героем-персонажем, тот своевольно рушит такую славную, благостную идею жесткими словами о самом себе в третьем лице: "А Бог его чуть не уничтожил!"

Это ошеломляет. Было трагично, тяжело, страшно, смешно до ужаса или от ужаса, но как-то... Да ничего, если в целом. Привычно. И свет в конце тоннеля обещали. Сам ты не видел, но слышал про него неоднократно. И нате вам, что же, и света не будет? "Чуть не уничтожил" - то есть был такой умысел? И опять все тот же больной вопрос - за что?!

Свет уже есть... Свет есть тут. Для тех, кто нашел. Или ищет. Там света нет, того света нет, увы, я ближе к персонажу, чем к автору. Честность романа обязывает и меня-читателя быть честным. Не встретил я Бога, а врать, как чиновники в храме по праздникам, не хочу. Но я встретил эту книгу. И хочу, чтобы она встретилась другим людям. А они - через нее - друг с другом.