просмотров: 2 034 | Версия для печати | Комментариев: 0 |
10.04.2015, 19:02:
Чистая лирика Юнны Мориц
Для широкой аудитории Юнна Мориц — автор популярных песен, которые любят миллионы: «Ёжик резиновый с дырочкой в правом боку», «Когда мы были молодые»… Однако интересующиеся поэзией знают, что Юнна Петровна — большой русский поэт с биографией, в которой история нашей страны отразилась во всей трагической полноте...
Родилась в Киеве в 1937 году, и к ней по праву относится определение «дети войны» — ребёнком оказалась под фашистскими бомбами, а в эвакуации читала раненым стихи в челябинском госпитале.
В 1955-ом поступила на отделение поэзии Литературного института, который закончила в 1961 году, хотя её и исключали из знаменитого вуза за «нарастание нездоровых настроений в творчестве». Оказывалась она и в «чёрных списках», книги её издавались редко, вообще Юнна Мориц никогда не была поэтом «обласканным государством» — советским, перестроечным, постсоветским. Но у неё всегда был Читатель (о котором Юнна Петровна неизменно отзывалась уважительно, с прописной буквы), её переводили на десятки языков выдающиеся поэты и переводчики.
Неожиданно для многих в 90-е Юнна Мориц стала антагонистом московской либеральной тусовки. Конфликт начался с поэмы «Звезда Сербости», осуждающей бесчеловечную бомбардировку Югославии. «Лидеры общественного мнения» назвали поэму «антиамериканской», а гражданскую лирику Юнны Петровны — «ужасными стихами».
Однако читателей у неё становилось всё больше, на её сайте почти четыре миллиона посетителей, а стихи солидарности с Донбассом распространяются в соцсетях и сопровождаются благодарными комментариями. Теперь Юнна Мориц — почётный член Союза писателей ДНР и Новороссии.
О гражданской позиции, стихах, великой Победе, делах житейских и здоровье мы и спросили Юнну Петровну.
Юнна Петровна, в советское и постсоветское время вы всегда находились в стане оппонентов государства, даже «в чёрных списках». А недавно изменили своё отношение к власти.
В чём причина? Изменились вы или власть? Это произошло постепенно или было какое-то знаковое событие?
Юнна Мориц: Если «коллективный Запад» открытым, бесстыжим текстом заявляет, что его цель — любой ценой, даже ценой голодомора, свергнуть в России власть, порвать страну на 50–100 кусков, сократить «этих русских» до 30 миллионов, потому что Россия — «враг человечества и угроза всем странам», — почему я должна этого хотеть? Я считаю политику Запада по отношению к России уголовным преступлением, чудовищной агрессией. И дело тут не в любви к власти, а в моём личном Сопротивлении русофобскому фашизму Запада, русофобскому фашизму Америки, где генералы вопят в телеящик, что русских надо убивать, а Россию засыпать гробами, чтобы свергнуть в России власть.
В своих стихах вы советуете быть «недовольным собою и пытанным». А собою вы тоже недовольны?
Ю.М.: Самодовольство гасит творческую энергию, «замыливает глаз», плодит холуйство и трусость, а также «смешит мои тапочки». Самооценка должна быть высокой, а самодовольства не должно быть совсем.
Ваши стихи — «для детей от 5 до 500 лет». Чтобы стать долгожителем, есть условие — здоровый образ жизни. Предпринимаете ли вы чтото — занимаетесь физкультурой, йогой, предпочитаете диетическое питание?..
Ю.М.: Только творческая работа, пишу, рисую, — и всё «от руки», своим почерком. Это и есть моё здоровье. Ни на какие другие прелести «здорового образа жизни» у меня нет времени, сил и задора. Моя мать прожила 98 лет, здоровье было неважное, но всем она помогала и всех радовала остроумием и трудолюбием.
«Глубокие старухи, старики Мне виделись не возрастом отвратным, А той глубокостью, чьи глуби глубоки…» А плюсы у зрелого возраста есть?
Ю.М.: Чем больше возраст, тем выше образование, которое образует в человеке высокое знание. Очень многие имеют дипломы о высшем образовании, но не являются образованными людьми, ничего хорошего в них не образовалось. А древние старцы безо всяких дипломов обладали очень высокими знаниями, давали имена созвездиям, лечили, учили, шли на звезду Рождества.
Как вы пишите стихи, по настроению или садитесь за стол и восемь часов трудитесь?
Ю.М.: У меня никогда не было никаких кабинетов и письменных столов, за которые садятся стихи писать. Но я с 4–5 лет летаю туда, где поэзия — образ жизни, место жительства и, конечно, Родная Речь.
Что, кроме стихотворений, умеете делать блестяще? Что для вас «любли»?
Ю.М.: Рисовать, переводить иностранную поэзию, помогать людям. «Любли» — это моя поэтская валюта, люблями мне платит Читатель, и я ему люблями плачу. Впервые тема «люблей» возникла в моей книге поэзии «По закону — привет почтальону», 2005 год.
В одном из интервью вы сказали о себе «я лирик в чистом виде». С тех пор вы изменились? Или ваши стихи о событиях, скажем, в Новороссии — это тоже «чистая лирика»?
Ю.М.: Лирика — от греческого — музыкальный, напевный. Лирика является прямым выражением личных чувств и переживаний, как сказано в словаре иностранных слов. Да, бомбёжки Белграда, Донбасса, русофобский фашизм и абсолютно всё, о чём я пишу, это — мои глубоко личные чувства и переживания, и моя поэзия музыкальна, мелодична. Это — «чистая лирика Сопротивления»! Я всегда была, есть и буду именно таким поэтом и никаким другим.
Вы бы хотели, чтобы ваши стихи вошли в школьную программу? Вообще, какая судьба литературного произведения, по-вашему, предпочтительнее: оказаться широко известным «хрестоматийным» текстом или объектом интереса для узкого круга утончённых ценителей?
Ю.М.: Мои стихи для детей вошли в школьную программу для младших классов. Но я не «детский» поэт, хотя многие мечтают забыть об этом, однако никак не получается!
Судьба литературного произведения — не между хрестоматией и узким кругом утончённых ценителей, она и там, и тут, она и в разгромных статьях прекрасна!
Каких поэтов и писателей вы бы назвали сегодня «несправедливо забытыми»?
Ю.М.: Степан Писахов «Морожены песни», изумительный сказочник Севера, поэты Дмитрий Кедрин, Леонид Мартынов, прозаик Борис Шергин.
Вы можете назвать книгу, которая оказала наибольшее влияние на вашу жизнь?
Ю.М.: Оба Завета — Ветхий и Новый. Библия.
Попадались ли вам в последнее время стихи, о которых вы могли бы сказать «это хотела бы написать я»?
Ю.М.: Мне никогда не попадались и не попадутся такие стихи, потому что нельзя хотеть чужую судьбу прожить. А поэзия — это не изделие, не вещица, поэзия — это личная судьба. И если вдруг кому-то захочется написать «Полтаву» или «Медный всадник» Пушкина, так ведь надо звать Дантеса, который убьёт наверняка, иначе — никак!..
Перед вами прошло несколько эпох. В какое время было интереснее жить?
Ю.М.: Мне всегда жить интересно, в любую эпоху жизнь — это дар Божий. Человек и должен себя вести, как Божий дар.
Если бы удалось начать, изменили бы?
Ю.М.: Нет. Это была бы уже другая жизнь, не моя.
Что вы хотите пожелать нашим читателям?
Ю.М.: Не сравнивайте себя ни с кем, ваша жизнь — несравненна. В этой несравненности — самое высокое качество жизни.
Скоро мы будем отмечать День нашей Великой Победы. Каким вы помните его в 1945-м?
Ю.М.: Мы были беженцами в Челябинске, на Урале, я училась в первом классе, все дети делали что-то для фронта, моя сестра таскала тяжёлые снаряды на военном заводе, я читала стихи раненым в госпитале, особенно им нравились «Незнакомка» Блока и басни Крылова. В день Победы раненых выносили смотреть салют. Весь город вышел смотреть в небо, где расцветали фейерверки Победы. Люди пели, танцевали, обнимались, кричали от радости. Это был праздник не только живых, но и погибших за эту Победу. Тогда понимали прекрасно, какой ценой победила фашистов наша страна. Вдовы и сироты были в каждом дворе, они тоже кричали в небо «Мы победили!»
А я, когда грохнул первый залп салюта, легла на землю, сработал ужас памяти фашистских бомбёжек, под которыми я жила в начале войны. День Победы — это праздник навсегда, Вечное Теперь.
Вы родились в Киеве. Когда вы читаете или слышите «Киев» — каким вы его представляете?
В Киеве после войны
В развалинах мерцает огонёк,
Там кто-то жив, зажав огонь зубами,
И нет войны, и мы идём из бани,
И мир пригож, и путь мой так далёк!..
И пахнет от меня за три версты
Живым куском хозяйственного мыла,
И чистая над нами реет сила —
Фланель чиста и волосы чисты!
И я одета в чистый балахон,
И рядом с чистой матерью ступаю,
И на ходу почти что засыпаю,
И звон трамвая серебрит мой сон.
И серебрится банный узелок
С тряпьём. И серебрится мирозданье,
И нет войны, и мы идём из бани,
Мне восемь лет, и путь мой так далёк!..
И мы в трамвай не сядем ни за что —
Ведь после бани мы опять не вшивы!
И мир пригож, и все на свете живы,
И проживут теперь уж лет по сто!
И мир пригож, и путь мой так далёк,
И бедным быть — для жизни не опасно,
И, Господи, как страшно и прекрасно
В развалинах мерцает огонёк.
1980 г.
Как вы считаете, Украина остаётся нашей братской страной или «кровные узы» разорваны навсегда?
Другая Украина
Украина у меня — другая,
Вам такой вовеки не видать,
Там хожу я в школу, полагая,
Что в живых остаться — благодать!
Кончилась война, иду за хлебом,
Корка хлеба — счастье, без вранья!
Всю дорогу я слежу за небом,
Где бомбили Киев и меня.
Украинским языком владея,
Вряд ли я сумею той порой
На вопрос ответить прохиндея:
Первый он язык или второй?..
Всё известно мне о Бабьем Яре,
Всё ему известно обо мне.
Только Киев мой — не эти твари,
Что прислугой были Сатане!..
Я хожу за книгами к монахам,
В этих книгах — ижица и ять.
Книжное дитя способно страхам
Лучезарно противостоять.
У меня — другая Украина,
Вам такая — даром не нужна!
В этом я нисколько не повинна,
Каяться за это — не должна!
Неповинна памяти лавина,
Горловина соловья нежна.
У меня — другая Украина,
Вам такая — даром не нужна!
У меня — другая Украина,
И Россия в этом не повинна…