В каждой эпохе есть культура «низа» и культура «верха». Культура площадная, народная и культура духа, завета и ковчега. Впервые эту мысль в своих научных работах обосновал выдающийся культуролог, философ и литературовед Михаил Бахтин. В поэзии Давид Самойлов выразил эту мысль следующим образом:

Под небом балаган,

Над балаганом небо…

Бахтин пришел к такому умозаключению: «Серьезность нагромождает безвыходные ситуации, смех подымается над ними, освобождает их». И делал вывод: «Все подлинно великое должно включать в себя смеховой элемент». Герой Самойлова, гениальный средневековый скульптор Вит Ствош в поэме «Последние каникулы» восклицает:

Днесь

Я возглашаю здесь,

Что радость мне желанна

И что искусство – смесь

Небес и балагана!

Д.С. был человеком высокой культуры, но в своем творчестве, большое внимание уделяя высокому, не пренебрегал и низом. Был не только поэтом, который только и делает, что размышляет о высоком, но и человеком, озорным, радующимся жизни, которому ничто человеческое не чуждо – ни общение за дружеским столом с друзьями, ни ухаживание за хорошенькими женщинами, ни употребление крепких напитков, крепких слов и не менее крепких выражений – ко времени и к месту.

Он был поэтом в пушкинском смысле слова – стремился к небу, жил посреди балагана.

И, проживая жизнь в довольно непростые времена, однажды написал, что «сделал вновь поэзию игрой… веселой и серьезной»:

Да! Должное с почтеньем отдаю

Суровой музе гордости и мщенья

И даже сам порою устаю

От всесогласья и от всепрощенья.


Но все равно пленительно мила

Игра, забава в этом мире грозном –

И спица-луч, и молния-игла,

И роспись на стекле морозном.

Потому что хорошо понимал, что без этой игры мир был бы беспросветно сер, безнадежно уныл и безысходно скучен. Поэтому и стремился соединить верх и низ, высокое и грубое, потому что это полюса, меж которыми протекает жизнь человека. В этом, как мне кажется, и кроется трагизм и комизм человеческого существования. Д.С., не пренебрегая высоким, много шутил и писал, если так можно выразиться в культуре низа. Не стеснялся сильных, простите за тавтологию, выразительных выражений русского языка. Которые делают его ярче и краше. Думаю, читатель уже догадался, что речь идет о так называемой обсценной лексике. Которая опять не дает покоя нынешним законотворцам.

«В кругу себя»

Книгу с таким названием собрал и подготовил к печати друг поэта, переводчик, критик и литературовед Юрий Иванович Абызов. Впервые в весьма сокращенном варианте она увидела свет в издательстве VIMO (Вильнюс–Москва) и давно превратилась в библиографическую редкость (и ценность) по причине малого тиража (5000) и года издания (1993-й). В конце 90-х по просьбе Ю.И. я предпринимал отчаянные попытки издать ее в полном виде. Но все они окончились неудачей.

В книгу вошли шутки, афоризмы, дружеские эпиграммы и иронические стихи, пародии и мистификации, истории, написанные от имени других, вымышленных поэтом персонажей, – современные фацетии нашего времени. Это были «стружки и опилки» с рабочего стола Мастера, в то же время являющиеся (если так можно выразиться) высокой литературой низа, оправданные с художественной точки зрения и имеющие отношение к искусству.

Экскурс в историю (недавнюю)

В советскую эпоху обсценную лексику или попросту мат употреблять везде и повсюду было запрещено, исходя из ложной стыдливости и фарисейской позиции, занимаемой властями предержащими. Что было очередным бестолковым запретом.

Эпоха изменилась, россияне не утратили привычки пользоваться всем лексическим богатством этого пласта языка, но постепенно с ударившим в голову демократическим хмелем ударились в другую крайность (это одна из отличительных и весьма характерных черт нашего менталитета) – с улиц и кухонь «наше все» перекочевало в студии некоторых радиостанций и ТВ, кино и театр, в газеты, журналы и книги, некоторые герои которых (извините за такой словесный экзерсис) употребляют эту бес(обс)ценную лексику к месту и не к месту – во многом без всякой художественной на то необходимости.

…И личная точка зрения

В широком смысле моя точка зрения на этот предмет такова.

Нельзя ругаться при детях. По возможности избегать мата при женщинах. Хотя…

Стараться сдерживать свои эмоции и не выплескивать их в общественных местах. Про Интернет умолчу, он заслуживает отдельного разговора. Но все это касается элементарных правил поведения культурного человека в обществе. Искусство, в частности литература, – нечто другое. Я не вижу ничего страшного и тем более ужасного, когда мат в искусстве художественно оправдан. Будь на это наложен запрет, мы не имели бы удовольствия читать Юза Алешковского, некоторые произведения Василия Аксенова и других не менее уважаемых авторов.

Исходя из собственного опыта

Вспомню только один случай, имевший отношение к моей рабочей практике. В конце 80-х я был одним из редакторов альманаха «Вести». Перед выходом необходимо было вычитать верстку, которую мы, издатели и редактора в одном лице, разбили по отдельным произведениям. Мне досталась для вычитки и окончательной редактуры поэма «Москва–Петушки» Венички Ерофеева.

Ну что редактировать в Ерофееве?

Единственное, что я сделал, – вместо точек восстановил в верстке выброшенные редактурой «Книжной палаты» (под чьей эгидой выходил наш альманах) все речения Венедикта Васильевича (в которых он и в устной речи был большой мастер), потому что они были художественно оправданны.

Повесть на страницах альманаха появилась с… отточиями.

Своеобразный советский перестроечный кунштюк 1989 года – предпоследнего года существования империи.

Вернусь к Д.С. – он, как я уже говорил выше, много шутил и писал, если так можно выразиться, в культуре низа. Скажите, как поступать с его стихами, шутками, историями и проч., которые имеют – подчеркиваю – литературный характер и относятся не к высокому, а к низу – в наше время?

Заменять точками то, что известно любому интеллигентному (а уж про неинтеллигентного – умолчу) читателю с малых лет? Поэт Самойлов не обзывал всех публично сволочами, подонками, негодяями и т.д., не любил ругаться, но бывало. А с кем, спрошу я вас, уважаемый читатель, не бывает? Главное – не корчить из себя святош.

Счастье – впереди

В Пярну, куда в середине глухих 70-х переехал Самойлов, было скучно и однообразно, несмотря на море, зелень и воздух. Друзей и собеседников не было. Развлекался тем, что вместе с приезжавшим к нему с завидной регулярностью Абызовым придумал страну Курзюпию, в которой жили курзюпы. Страна и народ очень напоминали Эстонию и эстонцев. У курзюпов были свой язык, свои поэты, философы. Д.С. написал целый трактат – «Курзюпия – ее история, достопримечательности и поэзия».

Помню, как в один из моих приездов в Пярну Самойлов с выражением читал стихи старого неизвестного курзюпского поэта, творившего в достаточно темную эпоху. Что, впрочем, не мешало оставаться ему оптимистом. Это, говорил Д.С., свидетельствует о силе духа курзюпов, их нравственной стойкости и непоколебимости пред всеми ужасами жизни. Из всего, что писал поэт, нашлось всего два стихотворения (процитирую целиком одно). Возможно, остальное исчезло, как и он сам, в пучине вечности.

…Эпоха – мать! Ее эти-

ческое назначенье смутно.

И сколько задом ни верти,

а все равно тебе воткнут… Но

однако счастье впереди!..

Как говорила Ахматова – поэт всегда прав.

От себя добавлю – даже если он курзюп. А то все испугались – и это запретили, и это, и даже это. Бояться не надо. Поэтому разделим оптимизм неизвестного поэта. А то, что запретили, нам что – это впервые?