Главная

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ВРЕМЯ»

просмотров: 2 326 | Версия для печати | Комментариев: 0 |
Другой Гнедич. Рецензия на роман «Гнедич» Марии Рыбаковой.
Инна Моисеева,  kulturmultur.com: "Другой Гнедич". Рецензия на роман «Гнедич» Марии Рыбаковой
Весь гнев Ахиллеса, Пелеева сына, греческая богиня воспела для русского слуха устами Гнедича. Стараниями Гнедича с нами заговорили Менелай и Парис, Агамемнон и Гектор. Вся великая гомеровская «Илиада» стала вдруг по-настоящему возможна благодаря одному этому человеку. Вполне земному, со своей трагедией внутри. 
Большой трагедией несовпадения с миром. А вот понимание масштаба этого великого несовпадения стало возможным благодаря роману Марии Рыбаковой. Беллетризованной биографии с кратким и емким названием «Гнедич».
Что вообще мы знаем о Николае Гнедиче, подарившем нам часть прекрасной античности, что большинство из нас знает. Великий переводчик, человек с внешним увечьем, член Российской Академии, заведующий отделением греческих книг в Императорской публичной библиотеке, гордость русской словесности…
И вот перед нами – «обычная» жизнь Гнедича, того, кого мы совсем не знаем. Друг Батюшков, с которым можно иногда поговорить о высоком и волнующем, безнадежная влюбленность в актрису Семенову, уподобление ее божественному и, как следствие, всегда невозможному.
«… (Батюшков и Гнедич
сравнивали воспоминания. Их было мало.
В одном они соглашались: богиня не может
долго прожить со смертным, она уходит
туда, где русалки, и тени, и матери.
После смерти женщины становятся воздухом,
говорил Батюшков,
а мужчины – землей. Гнедич с ним соглашался,
но думал: если она меня вдруг полюбит,
может, я тоже стану – воздухом?)»
Одиночество. Бесконечная работа и однообразность дней. Несбыточность внутреннего личного счастья и даже его запрет, причем где-то сознательный, ведь весь окружающий мир – не тот. В противовес – бесконечные погружения в мир «истинный» и «божественный», мир, который нашему герою соразмерен.
«… в детстве доктор сказал ему:
«Всегда восхищайся другими,
чтобы забыть о себе: калеки злорадны», —
и отрок поклялся: «Я буду любить,
пускай безответно, но – всегда!
как любят другие».
Наивный, он полагал,
что жизнь мужчины проходит в любви и в войне,
а вовсе не в том, чтобы переписывать циркуляры
и соблюдать правила хорошего тона.)»
Гнедич не видит близкого и простого счастья не потому, что не хочет, просто его угол зрения настроен по-другому. Греческая грамматика и упоительный гекзаметр. Возвеличивание всего призрачного и бесконечные неотвратимые мечты. Отождествление себя с греческими героями и роман с античностью. Все это и есть жизнь, единственная и истинно возможная. Идеалы не выдерживают действительности, посему действительность просто перестает существовать, она не уютна и не героична. Вместо теплой возлюбленной под боком – прекрасная Елена, вместо шумной компании друзей – ахейцы и троянцы, вместо задушевных разговоров – невероятная магия мертвого языка. 
«… он вышел в зимнюю ночь Петербурга,
которая наступает в четыре часа пополудни, –
вышел из сказки,
в которой сбываются все желания,
в древнегреческий эпос, где герой
хочет лишь одного: быть верным судьбе,
и если его ожидает гибель – он любит
свое поражение».
Очень большая судьба и очень маленькая жизнь. Слишком долго Гнедич переводил свою «Илиаду». 20 лет. Слишком мало, чтобы суметь как-то продержаться дальше.
«Чернила марают листок за листком,
ибо уж очень длинна «Илиада»,
и делу не видно конца.
Но если он остановится, что останется от него
ни веры, ни любви, ни надежды.
Но он выучил правила древнегреческой грамматики,
падежи, времена, окончания,
придыхания…»
«Мы так малы, мир так велик,
что наша претензия на вечность
явно преувеличена…»
Филолог-классик Мария Рыбакова прекрасно знает материал, с которым работает. «Гнедич» – четвертая по счету книга автора (до этого были сборник повестей «Слепая речь», романы «Братство проигравших» и «Острый нож для мягкого сердца») и первая – зрительно тяготеющая к поэзии. Это совсем не роман в стихах, как указывает аннотация, это вполне себе проза, весь текст которой графически рассыпается на строки, подобно поэзии. И такая форма не случайна, просто кажется, что сама суть произведения не приемлет привычного линейного расположения предложений, что про Гнедича по-другому писать и не получится. Да и читать тоже. О богах и героях писали эпос именно так (хотя бы визуально). Гнедич, несомненно, герой, а в плане масштаба содеянного, вполне возможно, в чем-то и бог. 
Еще кажется, что будь роман полностью гекзаметричен, то вместо должного драматизма и трепетного вчувствования в героя мы получили бы некоторую пародию. А что до любителей метрического стихосложения, то в весьма редких строчках они все же могут услышать и гекзаметр («Каждый раз, когда от нее приносили записку…», «Их пронзительный крик раздавался все громче и громче…», «где сидят молчаливые львы, обращенные в камень…»), и пентаметр («через несколько верст стал накрапывать дождь»), при желании даже отголоски целой сапфической строфы («женщина и мужчина одно и то же, // старый и молодой, слуга и барин, // мертвые и живые. / Она вспоминает // об одноглазом…»)
Как и гомеровский эпос, роман представлен в виде песен. Против 24 песен «Илиады» – 12 «Гнедича», против всех борющихся друг с другом и с богами греков – один герой, сражающийся с «Илиадой», с жизнью, с бесконечным одиночеством и с самим собой.  
«Друзей остается все меньше —
все больше их призраков,
с петлей на шее или на приисках в Сибири.
После восстания быстрого и печального
кому еще нужны Ахиллес и Гектор?
Весь перевод окончен – и кто-то шепчет:
твоя жизнь была только шуткой, только детской игрой,
ты спрятался в книжки, чтобы не думать
о том, кто ты есть
и почему
ты не был любим…»


news1 news2