Юрий Самодуров, правозащитник, прежний директор Музея и общественного центра им. А. Д. Сахарова.  В память о литераторе Самуиле Ароновиче Лурье (в связи с рассказом о его детстве сестры Веры Лурье).

Жил-был родившийся и живший в Питере и на белом свете литератор и критик Самуил Аронович Лурье (1942-2015). Узнал я о нем только потому, что однажды, в начале 2000-х гг. кто-то прислал на журналистский конкурс имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок» несколько его статей. Этими статьями восхитились все члены жюри (кажется никто из моих коллег по жюри о Лурье раньше, как и я, не знал). Статьи Лурье были явно не журналистикой, а чем-то совсем иным, но были они так интересны и прекрасны, что мы просто не знали что делать. Но наградить статьи Лурье премией конкурса для журналистов мы не могли и потому просто-напросто решили пригласить Самуила Ароновича стать членом жюри. Когда я рассказал Елене Боннэр о решении позвать Лурье в жюри премии имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок» реакция ее была для меня неожиданной: «Ну нельзя же быть такими неграмотными! Лурье — лучший литературный критик нашей страны! «.Собственно говоря, лучшую рекомендацию в то время вряд ли мог кто дать. Поэтому, когда в следующем году Самуил Аронович приехал в Москву на заседание жюри, смотрел я на него с огромным уважением и любопытством. И оказался он довольно высоким, немного сутулым, худощавым, очень скромным, очень вежливым и очень тихим человеком, который как будто даже не умел горячиться, спорить, повышать голос. Но голосовал и высказал свое мнение Самуил Аронович по вопросу — кого избрать лауреатом премии совершенно ясно и определенно. В тот единственный приезд Самуил Аронович подарил мне с надписью «от автора» очень тоненькую книжку «Письма полумертвого человека», (переписка Самуила Лурье с Дмитрием Циликиным), С.-Петербург», 2004. Потом я сам в московском «Фаланстере» купил его книжечку «Нечто и взгляд (новые трактаты для А.)», Пушкинский фонд, С.-Петербург, 2004., а затем, там же постепенно купил и прочел другие книжки Самуила Ароновича : два сборника его регулярно публиковавшихся в питерских газетах рецензий на выходящие книжные новинки, опубликованные под псевдонимом С.Гедройц — «Сорок семь ночей», Журнал «Звезда», С.-Петербург, 2008 и «Гиппоцентравр или Опыты чтения и письма», Читатель, С.-Петербург, 2011. Остроумнее и умнее и смешнее этих рецензий я в наше время не встречал. Еще позже купил и прочел его книги «Такой способ понимать»,М., Класс, 2007; «Железный бульвар», Азбука, С.-Петербург, 2012; «Литератор Писарев», Время, Москва, 2014; «Изломанный аршин» , 2012, и «Меркуцио» (они также изданы под одной обложкой в книге «Вороньим пером», Пушкинский фонд, С.-Петербург, 2015. «Воронье перо» получил в подарок от Веры сестры Самуила Ароновича).  Последнюю повесть «Обмокни», которую Самуил Лурье начал писать на больничной кровати и закончил писать за неделю до своей смерти от рака (точнее не успел закончить) и которая опубликована посмертно в №№ 2016⁄1 и 2016/2 журнала «Знамя» я еще не прочел.  Поскольку сам я не литератор, а только читатель, свое чувство о всех книгах Самуила Ароновича и о нем самом хочу передать одной краткой метафорой — по горечи всепонимания окружающей жизни, по неприятию ее мерзостей, по остроумию, по несгибаемости, по гуманности и ПО ИНТОНАЦИИ я могу сравнить литератора Самуила Лурье только с поэтом и бардом Александром Галичем (я имею ввиду тексты песен и стихов Галича). Плюс Лурье обладал (судя по его книгам) огромным историко-культурным кругозором и энциклопедическими знаниями истории России. Но что очень важно и почему, собственно, я захотел сказать о Самуиле Ароновиче еще раз. Просто никак нельзя было ожидать, что жизнь этого человека НАЧАЛАСЬ ТАК, как рассказала об этом в своей опубликованной ниже заметке его младшая сестра Вера Ароновна Лурье. Обстоятельства появления и рождения Самуила Ароновича на свет были таковы, что он просто не мог и не должен был выжить. Но все же каким-то чудом выжил и написал свои уникальные по интонации во всей русской литературе книги и статьи. Этим судьба Самуила Ароновича похожа на судьбу другого блокадника, его старшего друга, Бориса Стругацкого. Недаром Самуил Лурье много лет был одним из членов редколлегии и одним из составителей альманаха Бориса Стругацкого «Полдень ХХI век». Вся жизнь Самуила Лурье приближала для нас Полдень. Не его вина, что время Полдня не наступает. Он сделал для этого очень и очень много.

Вот что рассказала о детстве Самуила Ароновича его сестра Вера (взял с ее ленты в фейсбуке) :

«Да, конечно, у Камы Гинкаса шансов было меньше. Но Виктор многого не знает. В первый раз Саня выжил у мамы в животе, когда в Ленинграде, на проспекте Майорова, рядом с мамой упала бомба, и случайно их не убила. Саня жил в животе у мамы, несмотря на смертельный голод. В следующий раз он выжил, когда их грузовик под обстрелом прошёл по льду Дороги жизни. Впереди и сзади грузовики провалились под лёд. Потом их, находящихся в страшной дистрофии, перекидывали, как дрова, с грузовика на сани, развозили по избам. Нашу маму сняли с поезда, который шёл в Свердловск, сняли, потому что она всё же потеряла сознание и бредила. У мамы был тиф.Температура 41 градус… как это можно было выдержать в её положении? Когда она очнулась после родов, то услышала, как совещание требовал отправить её в тифозный барак. И главврач сказал:"Я этого не сделаю. Они из такого ада вылезли!» Маму положили в мертвецкой как в изолятор. " А что делать с ребёнком? Он не выживет. Он не выживет точно, но пусть лежит с ней рядом, он её с того света вытащит». Он лежал рядом с мамой, пил воду и жил, а врачи удивлялись чуду. Потом он выжил на Алтае, куда они поехали из больницы. Ему необходимо было молоко, его продавали в виде молочного льда размером и формой с мисочку. За такую мисочку с «выковыренных» отказывались брать деньги, за неё в тридцатиградусный холод требовали платок с головы или валенки. Сане поставили туберкулёз. Это его спасло, туберкулёзным младенцам давали молоко. И ещё он через тридцать лет выжил в Большом доме, где его били смертным боем, когда он отказался писать донос, но это уже другая история. Жизнь вообще чудо, только очень хрупкое."

 Эхо Москвы