Главная

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ВРЕМЯ»

просмотров: 1 382 | Версия для печати | Комментариев: 0 |
«Папмамбук»: Разговор читателей с писателями
Победители конкурса «Книжный эксперт XXI века» и члены детской редакции сайта «Папмамбук» встретились с авторами популярных книг. Из авторов "Времени" в разговоре приняли участие Дарья Вильке, Андрей Жвалевский, Евгения Пастернак. Встречу вела Марина Аромштам.

Завершился третий сезон конкурса «Книжный эксперт XXI века». После церемонии награждения в Российской государственной детской библиотеке, победители конкурса и члены детской редакции сайта «Папмамбук» встретились с авторами популярных книг и задали им свои вопросы. В разговоре приняли участие писатели Юлия Кузнецова, Наталья Нусинова, Дарья Вильке, Анна Ремез, Мария Мартиросова, Андрей Жвалевский и Евгения Пастернак. Встречу вела писатель, главный редактор сайта «Папмамбук» Марина Аромштам. Вопросы задавали члены детской редакции Антон Емекеев (15 лет), Мария Дорофеева (14 лет), Евгений Жербин (12 лет), Варвара Петрова (12 лет), Григорий Волков (14 лет), Алиса Жукова (12 лет), Ксения Барышева (12 лет), Евгения Щелконогова (13 лет), Александра Дворецкая (12 лет), Богдан Иванов (14 лет).
Предлагаем нашим читателям запись этой беседы.

Марина Аромштам: Многие члены детской редакции писали эссе не только о произведениях писателей-классиков, но и о книгах современных, ныне живущих авторов. Когда человек отделен от тебя временем или расстоянием, критиковать его произведения очень сладостно. Вообще может показаться, что если ты выступаешь в роли литературного критика, то обязательно должен ругать. Но когда мы задумывали сайт и детскую редакцию, для меня было важно сдвинуть разговор о книгах от критики к пониманию. Причем именно к пониманию собственной читательской реакции. Когда читаешь книгу, что-то может возмутить, что-то – привести в восторг, что-то – показаться слишком очевидным. Возникает целая гамма переживаний. Мне кажется, важно научиться фиксировать эти чувства и пытаться найти им объяснение ‒ а это уже гораздо сложнее. Будете ли вы связывать свою жизнь с книжной журналистикой или нет, в любом случае это серьезная школа понимания. Сегодня мы постараемся построить разговор о литературе как о философии жизни.

Антон Емекеев (детская редакция):

Первый вопрос я обращаю не к конкретному писателю, а ко всем присутствующим сразу. Я читал, что Тургенев сначала собирал детали, затем обрисовывал фабулу, причем очень простым языком, потом создавал образы ‒ буквально лепил из каких-то качеств своих друзей и приятелей, и уже потом соединял все это вместе. Расскажите, пожалуйста, о вашем персональном методе создания книги. Есть ли у вас похожий алгоритм?

Юлия Кузнецова: Приятно думать, что за всем стоит какая-то техника. Это значит, что все могут этому научиться. Нет, научиться действительно могут если не все, то многие. Мой метод очень прост – это метод фокусника, который вытягивает из своего кармана разноцветные платочки. Каждый платочек – впечатление. В сердце от всего остается впечатление – от природы, человека, красивого здания. Одно впечатление тянет за собой другое, и таким образом получается книжка.

Наталья Нусинова: Настоящий метод был, по-моему, только у Агаты Кристи, которая, как известно, ложилась в ванну и ела яблоки. Чем больше яблок она съедала, тем сложнее становилась интрига (смеется). Я никогда не думала над этим вопросом, но что-то в методе Агаты Кристи, безусловно, есть. И мне, наверное, тоже нужна если не ванна и яблоки, то комфортное состояние души и тела. Нужно отрешиться от житейских проблем. Свою первую книгу «Приключения Джерика» я начала писать совершенно неожиданно для себя: на даче, под елочкой, осваивая новый компьютер. Как сказал один из братьев Стругацких, нужно писать или о том, что знаешь лучше всех, или о том, чего не знает никто. В любом случае, должен быть какой-то личный пусковой импульс и ощущение комфорта. Это как параллельный мир, нужно дать себе возможность туда уйти.

Мария Мартиросова: Я не знаю, метод ли это, но для меня основной индикатор качества того, что я пишу – верю я в это или нет. Мои первые литературные опусы слушала сестра. Она была человеком бесцеремонным, и если ей не нравилось, она взмахивала рукой и говорила: «Не верю! Придумала ерунду какую-то!» И мне приходилось ее изощренно обманывать – писать правдоподобно. Теперь пока я сама не поверю в своего героя и его мотивацию, я не пишу.

Андрей Жвалевский: Гуманитарии! Сейчас мы вам расскажем, как надо! (Смеется.)

Евгения Пастернак: Да, по образованию мы физики, поэтому у нас есть метод. Хотя, конечно, в основе каждой книги все равно эмоции. Тема должна цеплять нас обоих, поскольку мы пишем вместе: мы два писателя, но один автор. Когда тема придумана, мы чертим большую таблицу героев и событий. Мы всегда точно знаем начало и конец, а середина зависит от героев. Когда герой придумывается, он начинает жить своей жизнью, середина трещит по швам и все меняется, но конец всегда жестко задан, и мы к нему идем.

Дарья Вильке: У меня нет никакого метода, и я, пожалуй, завидую писателям, которые могут выстраивать схемы. Я тоже так пробовала, но у меня ничего не получается. Лучше всего мне пишется, когда история мчится, как скорый поезд. Соглашусь, что комфортное состояние души очень важно. Когда в жизни все нервно и непонятно, писать невозможно. Нужно внутренне успокоиться, «заземлиться».

Анна Ремез: Процитирую Марину Бородицкую: «Лучше всего пишется для детей, когда дети у бабушки» (смеется). Когда я начинаю писать, я никогда не знаю заранее всех героев и чем закончится книжка.

Богдан Иванов (детская редакция):

Я учусь в художественной школе, и мы осваиваем технику через подражание работам мастеров. Бывает ли такое «ученичество» у писателей в начале творческого пути?

Дарья Вильке: Мне, наоборот, хотелось, чтобы у меня был свой стиль и язык, чтобы не ощущалось никаких влияний. Я очень строго рассматривала свои тексты – не прокралось ли туда что-то от Булгакова и других писателей, которые мне нравятся.

Андрей Жвалевский: Я начинал с пародии на книги Джоан Роулинг (серия «Порри Гаттер». – Прим. ред). Пародия – интересный стилистический прием, тоже вариант подражания. Мне кажется, подражание полезно, чтобы разобраться в технике, но потом от него сразу же надо отказываться.

Алиса Жукова (детская редакция):

Скажите, вам интереснее писать от имени рассказчика или от имени действующего лица?

Наталья Нусинова: Бывает по-разному. Герои сами подсказывают, как лучше.

Юлия Кузнецова: Я люблю писать от первого лица. Персонаж приходит, поселяется у тебя в голове и начинает говорить. И ты подбираешь все слова, которые у тебя есть, чтобы выразить его суть. Особенно интересно писать от лица персонажей, которые на меня не похожи. Я давала написанный текст друзьям, и если они говорили: «Тут хорошо, а вот здесь ты "пролезла”», я убирала этот фрагмент, потому что говорить должна не я, а персонаж.

Дарья Вильке: Я тоже пишу скорее от лица персонажа, а не автора.

Анна Ремез: Хочу задать детской редакции встречный вопрос. Интересно, как читатель чувствует себя, когда читает книгу, написанную от лица персонажа противоположного пола? Или девочкам интереснее читать про девочек, а мальчикам ‒ про мальчиков?

Читатели

Евгений Жербин (детская редакция): Если книга хорошо и правдоподобно написана, то не имеет значения, про кого читать – про мальчиков или про девочек. Можно даже от лица животных.

Варвара Петрова (детская редакция): Всё равно, честно говоря, потому что когда я беру в руки книгу, я настраиваюсь, что могу быть там кем угодно – и мальчиком, и девочкой, и животным.

Григорий Волков (детская редакция): Мне тоже всё равно, мальчик или девочка, только главное, чтобы мальчик был описан как мальчик, а девочка – как девочка. Потому что бывают мальчики с девочковыми характерами и наоборот.

Марина Аромштам: И ты считаешь это ошибкой писателя?

Григорий Волков: Да.

Мария Дорофеева (детская редакция): Мне интереснее читать про мальчиков, потому что как ведут себя девочки, я и так знаю, я общаюсь с ними, я сама девочка. Но какие-то необычные девочки тоже привлекают особым характером, особыми чертами, может быть внешностью.

Ксения Барышева (детская редакция): Для меня главное, чтобы у персонажа был психологически интересный характер.

Алиса Жукова (детская редакция): Лично я всегда больше люблю читать о мальчиках, потому что я сама, пожалуй, больше похожа на мальчика – я тоже люблю подраться, почитать про кровь, кишки и все такое… И очень люблю разные путешествия, а их всегда больше любят мальчики. Девочки обычно страдают: «Ой, я ноготь сломала, боже мой!..» Нет, вот я больше люблю читать о мальчиках, потому что они мне по душе.

Марина Аромштам: Может быть, Алиса хотела сказать, что ей нравятся герои с авантюрным характером, а мужские персонажи с авантюрным характером встречаются чаще.

Юлия Кузнецова: Между прочим, на семинарах писателей часто случается, что если автор-женщина написала от лица мальчика, то к этому тексту всегда относятся с пристрастием: смогла ли она правильно передать то, как мальчики думают?

Андрей Жвалевский: Мы для себя этот вопрос решили много лет назад. Когда мы писали нашу первую книгу, то поняли, что ни я, ни Евгения не можем писать за противоположный пол.

Евгения Пастернак: Я зареклась писать от лица мальчиков, потому что я никогда не смогу до конца понять, что происходит у них в голове. Поэтому если у нас в книге встречается диалог мальчика и папы или двух мальчиков, я даже не буду за него браться, у меня есть специалист (указывает на Андрея Жвалевского).

Андрей Жвалевский: И обратная ситуация: в книге, которую мы сейчас пишем, шестнадцатилетняя девушка сочиняет стихи. Я пытался поучаствовать в этом процессе, но меня сразу отодвинули в сторону и правильно сделали. Потому что Евгения может написать «шестнадцатилетние» девичьи стихи, а я – нет.

Юлия Кузнецова: Я предпочитаю писать от лица девочек, книги от лица мальчиков даются мне с трудом. После одного случая каждый эпизод с участием мальчиков я показываю мужу. Мы ждали в гости его брата, и я попросила: «Позвони, пожалуйста, Боре и спроси, далеко ли он от нашего дома и сколько времени ему потребуется на дорогу». Муж звонит: «Толстый, ну че?» И в этой короткой фразе он выразил все, что так долго говорила я. Это не значит, что мальчики думают как одноклеточные, но тогда я поняла, что в мужской речи есть своя логика построения и многие мальчики просто не сочтут нужным высказывать то, о чем долго и пространно могут рассуждать девочки.

Дарья Вильке: Мне проще писать от лица мальчика или про мальчика. Возможно, мальчики у меня своеобразные (смеется). Но переживания девочек мне как-то не близки.

Евгения Щелконогова (детская редакция):

Некоторые книги заканчиваются смертью персонажей. Скажите, насколько трудно писать о смерти? И какой конец предпочитаете вы – счастливый или трагический?

Евгения Пастернак: У нас есть один такой опыт, только смертью персонажа книга не заканчивается, а начинается. В повести «Охота на василиска» речь идет про наркотики, и там в самом начале умирает десятиклассница. Мы были категорически не согласны друг с другом: Андрей настаивал на том, что это будет детектив и девочка умрет, а я говорила, что не смогу «убить» ребенка. Весь ужас этой ситуации ты должен пропустить через себя, поставить себя на место мамы, у которой умер ребенок. Я понимала, что этого не вынесу. В итоге начало написал Андрей. Вообще мы предпочитаем хороший финал, но когда книжка заканчивается – это ужасно. Персонаж полгода жил у тебя в голове, и вот приходится расставаться. Когда мы закончили нашу первую совместную книгу, я ревела. Как теперь жить? Поэтому мы сразу начинаем писать новую.

Мария Мартиросова: К сожалению, в моей книге погибали персонажи. Я не знаю, как к этому относиться: с одной стороны, я тоже люблю хорошие финалы и стараюсь их воплощать, но иногда не-гибель персонажа может стать отступлением от правды.

Анна Ремез: На моей совести есть один убитый персонаж – маленький ёжик. (Все смеются.) Погибший нелепой смертью, но спасший при этом практически все человечество. Когда я писала, мне было жаль, что он так и не понял, что погиб как герой.

Наталья Нусинова: Мне пока что не доводилось пережить этот трагический опыт в литературе. Мне кажется, что убить своего персонажа – настолько огромная ответственность перед читателем и самим собой, что это можно сделать, только если это совершенно необходимо. Иначе придется его возрождать. Как Шерлока Холмса.

Юлия Кузнецова: В двух моих книгах – «Помощница ангела» и «Выдуманный жучок» – есть смерть. В одном случае – смерть ребенка от болезни, в другом – смерть взрослого человека. Мне кажется, что заканчивать детскую книгу или книгу для подростков смертью – не слишком честно. Если есть смысл и право писать о смерти на страницах детской книги, то должно быть и право переосмыслить эту ситуацию с оставшимися героями. Герои должны понять, что теперь с этим делать, как это принять. Книга должна заканчиваться не смертью, а надеждой. Читатель должен остаться не с ощущением потери, а с чувством внутренней силы, которую дает переосмысленный опыт.

Александра Дворецкая (детская редакция):

Многие из вас представляли свои произведения на конкурс «Книгуру», где в финале их оценивают читатели-подростки. Как вы считаете, насколько справедлива такая оценка – оценка неспециалистов? И что эта оценка значит для вас?

Евгения Пастернак: Вообще, справедливых оценок не бывает. Любое жюри субъективно. Даже если в жюри много людей, финальная оценка – это склад субъективных мнений и в высокой степени случайность. То, что есть конкурс, где оценки выставляют подростки – это здорово. Несправедливо было бы, наверное, если бы это был единственный литературный конкурс. Но есть другие, где решение принимают специалисты. А этот – уникальный. Мы были в финале «Книгуру» два раза. Были очень интересные комментарии. Однажды мы встречались с теми, кто комментировал. Забавно, что в интернете все смелые, но когда приходится говорить то же самое автору в лицо, опускают глаза (смеется). Но в целом это был важный и полезный опыт.

Андрей Жвалевский: Меня больше напрягают конкурсы, где лучшую детскую книгу десятилетия выбирают люди, которые никогда не занимались детской литературой и страшно от нее далеки. А когда подростки выбирают лучшую подростковую книгу, это совершенно понятно и психологически обоснованно.

Мария Мартиросова: Я согласна, что любой конкурс субъективен. Вы спрашиваете, что для нас значит оценка читателей. Для меня это критерий, интересную ли книгу я написала. Хотя, конечно, в понятие «интересная книга» читатель обычно вкладывает очень много всего – тронула ли она, был ли сюжет достаточно динамичным и так далее.

Юлия Кузнецова: Мне было очень интересно общаться с читателями-подростками, которые комментировали на «Книгуру». С некоторыми мы спорили, некоторые находили в тексте важные несоответствия, которые я потом исправляла. Мне кажется, была организована очень любопытная площадка для обсуждения. Мне там было комфортно и интересно.

Анна Ремез: Мне конкурс «Книгуру» помог тем, что я скопировала несколько отзывов на свою повесть и отправила издателю. После этого книга вышла.

Антон Емекеев (детская редакция):

Вопрос Андрею Жвалевскому и Евгении Пастернак по книге «Смерть мертвым душам». Книга мне понравилась, но кое-что смутило: не кажется ли вам некорректным вкладывать категоричные оценки классических произведений в уста великих писателей? Понятно, что это сатира. Но вот цитата: «Я бы сейчас тоже все сжег, – сказал Достоевский. – Я писал, потому что жить нужно было». Или вот Гоголь: «Я сжег второй том, потому что это была халтура». Неподготовленный читатель ведь может и поверить, и это может очернить в его глазах великую персону.

Евгения Пастернак: Достоевский действительно писал только ради денег.

Андрей Жвалевский: Гоголь сжег второй том «Мертвых душ», потому что, по его мнению, получилось плохо. Это исторический факт, а не наши домыслы, мы основывались на литературоведческих источниках. Но тут есть другой важный момент: если персонаж что-то говорит, это не значит, что так говорит автор. Автор может быть противоположного мнения. Имейте это в виду, когда читаете диалоги.

____________________

Материал подготовили Дарья Доцук, Семен Куликов и Александр Фурман


news1 news2