Nuz.uz: В сентябре (по новому стилю), в последний год девятнадцатого столетия в предместье Воронежа – в Ямской слободе родился Андрей Платонов – старший из последующих за ним десяти братьев и сестер.

Мать будущего писателя, Мария Васильевна Лобочихина, утомленная вереницей рождений своих детей, нигде не работала. «Отец не мог кормить такую орду», – писал впоследствии в своих воспоминаниях Андрей Платонов. Поэтому, чтобы помогать семье, с 14 лет начал работать – сначала конторщиком в губернском отделении столичного страхового общества «Россия», потом рабочим в литейной мастерской трубочного завода и в воронежских железнодорожных мастерских. 

Его отец Платон Фирсович Климентов был известен в рабочем Воронеже, о нем не раз писала губернская пресса, в том числе и его сын в очерках из серии «Герои труда». 

В 1920-х годах Андрей Платонович сменил свою фамилию Климентов, полученную при рождении, на Платонов – в честь имени отца. 

От отца он унаследовал любовь к технике, а от глубоко верующей матери - понимание души православных людей. 

Детство и отрочество писателя совпали с Первой мировой войной, юность – с революцией и Гражданской войной. Октябрьскую революцию он воспринял как начало новой мировой эры торжества истины и правды. Разочарование наступило позже.

Круг интересов Платонова был разнообразен. Писатель Юрий Нагибин, с отчимом которого Платонов близко общался, свидетельствовал: «С ним было всегда гипнотически интересно. Он прекрасно знал все, что делается в мире литературы, в мире искусства, в мире точных наук. Неудивительно, что он все знал про паровозы, да и про технику вообще, но он был «у себя дома», когда речь заходила о фрейдизме, о разных космогонических теориях или о нашумевшей книге Шпенглера «Закат Европы». Помню его спор с моим отчимом о знаменитом и несчастном Вейнингере, пришедшем к самоубийству теоретическим путем. Я слушал его с открытым ртом… В области литературы у него тоже не было белых пятен. Он чувствовал себя одинаково легко в мире Луция Аннея Сенеки и Федора Достоевского, в мире Вольтера и Пушкина, в мире Ларошфуко и Стендаля, Вергилия и Лоренса Стерна, Грина и Хемингуэя. Его нельзя было обескуражить каким-то именем или теорией, новым учением или модным течением в живописи. Он знал все на свете! И все это, как у большинства настоящих людей, было золотыми плодами самообразования».

В 1920 году Платонов стал слушателем совпартшколы, в этом же году его приняли кандидатом в члены РКП(б). Правда, осенью 1921 года в ходе партийной чистки Платонов был исключен из кандидатов на приобщение к этой структуре «за недостаточно активное посещение занятий партячейки Губсовпартшколы». Тем не менее, Платонов постоянно выступал в дискуссиях Коммунистического союза журналистов, его стихи, статьи, рецензии, политические передовицы и рассказы активно печатались.

Русский советский писатель, друг и коллега Платонова по газетному цеху Николай Задонский писал: «Андрей Платонов в те годы был заправским газетчиком, живо откликался на все злободневные, в том числе и международные, политические события, но его отличали от всех нас оригинальность и глубина мышления и необычайный стиль – любую его самую рядовую статью или заметку можно было узнать по этим признакам, так писать мог только Платонов». 

Котлован эпохи «великого перелома»

В 1921 г. жесточайшая засуха охватила обширные районы 35 губерний Северного Причерноморья, Средней и Нижней Волги, Предуралья, Северного Казахстана, Западной Сибири. Урожай в этих районах погиб, выгорели даже травы. 

Засуха породила голод, от которого погибло по некоторым оценкам 5–8 миллионов человек. Сотни тысяч беженцев устремились в благополучные районы. 

«Засуха 1921 г. произвела на меня чрезвычайно сильное впечатление, и, будучи техником, я не мог уже заниматься созерцательным делом – литературой», – писал Платонов в автобиографии 1924 года.

Он продолжал курировать начатые еще им земельно-мелиоративные работы на реке Тихая Сосна Острогожского округа Воронежской области. Однако осенью 1929 года работы по «ремонту земли» были приостановлены, так как в Острогожском районе развернулась истребительная коллективизация, и на подавление крестьянских выступлений против снятия колоколов были брошены части Красной Армии.

II

« "Котлован” – произведение чрезвычайно мрачное, и читатель закрывает книгу в самом подавленном состоянии. Если бы в эту минуту была возможна прямая трансформация психической энергии в физическую, то первое, что следовало бы сделать, закрыв данную книгу, это отменить существующий миропорядок и объявить новое время».

И. Бродский, «Послесловие к "Котловану" А. Платонова»

1929 год стал, по выражению Сталина, «годом великого перелома». В апреле на XVI конференции ВКП(б) было заявлено о первом пятилетнем плане как о комплексе тщательно продуманных и реальных задач. «Этот план, сразу после его утверждения V съездом Советов СССР в мае 1929 года, дал основания для проведения государством целого ряда мер экономического, политического, организационного и идеологического характера, что возвысило индустриализацию в статус концепции, эпоху «великого перелома». 

По мнению российского историка, доктора исторических наук О. Хлевнюка, курс на форсированную индустриализацию и насильственную коллективизацию «фактически вверг страну в состояние гражданской войны».

Насильственные хлебозаготовки, сопро¬вождавшиеся массовыми арестами и разорением хозяйств, привели к мятежам. На сопротивление деревни государство ответило силой. Провозгласив курс на сплошную коллективизацию и ликвидацию кулаков, опираясь на направленные в деревню из города специальные рабочие отряды при поддержке ОГПУ и армии, местные власти насильно сгоняли крестьян в колхозы, отнимая у них имущество. Усмирению крестьянства способствовала и массовая высылка кулаков и членов их семей в лагеря и трудовые поселения в Сибири и на Севере.

Котлован эпохи «великого перелома»

«Ликвидировав кулаков вдаль, Жачев не успокоился, ему стало даже труднее, хотя неизвестно отчего. Он долго наблюдал, как систематически уплывал плот по снежной текущей реке, как вечерний ветер шевелил темную, мертвую воду, льющуюся среди охладелых угодий в свою отдаленную пропасть, и ему делалось скучно, печально в груди. Ведь слой грустных уродов не нужен социализму, и его вскоре также ликвидируют в далекую тишину. Кулачество глядело с плота в одну сторону – на Жачева; люди хотели навсегда заметить свою родину и последнего, счастливого человека на ней. Вот уже кулацкий речной эшелон начал заходить на повороте за береговой кустарник, и Жачев начал терять видимость классового врага. – Эй, паразиты, прощай! – закричал Жачев по реке. – Про-щай-ай! – отозвались уплывающие в море кулаки!» (А. Платонов, «Котлован»).

В декабре 1929 г., в эпоху «великого перелома», Андрей Платонов начинает работу над пронзительной повестью «Котлован» – жесткой и страшной сатирой на сталинскую реальность первой пятилетки. 

«Платонов… писал на языке своей эпохи; а никакая другая форма бытия не детерминирует сознание так, как это делает язык. Но, в отличие от большинства своих современников – Бабеля, Пильняка, Олеши, Замятина, Булгакова, Зощенко, занимавшихся более или менее стилистическим гурманством, т. е. игравшими с языком каждый в свою игру…– он, Платонов, сам подчинил себя языку эпохи, увидев в нем такие бездны, заглянув в которые однажды, он уже более не мог скользить по литературной поверхности, занимаясь хитросплетениями сюжета, типографскими изысками и стилистическими кружевами». 

И. Бродский, «Послесловие к "Котловану" А.Платонова».

1 декабря 1931 года Платонов сделал запись: «На конце истории находится радость. Это пишет человек, на конце которого стоит смерть и которому, однако, все удалось успеть. А.П.».