Интервью Саши Филипенко проекту КУ.ЛИЧ.: Мне кажется, что все мои книги кинематографичны. Не зря в них много музыки, которую мы слышим будто саундтреком.

КУ.ЛИЧ.: Читая твой новый роман «Красный крест», уже на тридцатой странице я стал представлять себе, как всё это могло бы выглядеть на киноэкране. Изучив множество отзывов, знаю, что я не одинок. У тебя при написании возникали такие мысли? Ты вообще задумывался когда-нибудь об экранизации своего текста?

Саша Филипенко: Мне кажется, что все мои книги кинематографичны. Не зря в них много музыки, которую мы слышим будто саундтреком. И язык весьма лаконичен, похож на литературный сценарий. Мне приятно слышать, что много людей сходится во мнении, что из «Красного креста» мог бы получиться фильм. Вот уже от троих актёров я слышал, что они видят себя в этом фильме. Сам бы я, конечно, сценарий писать не стал. Всё-таки роман и сценарий вещи очень разные. Я предпочёл бы выступать в роли консультанта режиссёра.

КУ.ЛИЧ.: В аннотации к «Красному кресту» использован отрывок из одного из моих любимых стихотворений Бродского: «Это кошка, это мышка. Это лагерь, это вышка. Это время тихой сапой убивает маму с папой.» Как мне показалось, отрывок этот очень точно передаёт настроение книги, её внутренний голос, тембр, ритм. А чем ты подпитывался во время написания? Был ли у тебя такой метроном, постоянно звучащий и задающий темп роману?

Саша Филипенко: Ну, касательно аннотации, все вопросы к издателю Борису Натановичу Пастернаку [Борис Натанович Пастернак - генеральный директор издательства "Время", прим. ред.]. Что же касается подпитки, то это конечно те самые документы, которые легли в основу книги. Они и служили камертоном. Они заставили нас по-другому относиться к тексту. Меня часто обвиняют в том, что я очень лаконичен. Нет какой-то красоты в тексте. Но я твёрдо убежден, что литература существует не для того, чтобы стать когда-то всероссийским диктантом. Мне кажется, все наши критики очень скучают по всем этим «догорающим домикам» Пришвина и ждут, что ты напишешь очередной диктант. У меня не было такой задачи. Более того, происходило нечто совсем обратное. Мне звонил издатель и говорил, что вот у меня тут красивые предложения, - нужно их убрать. Я отвечал, что они обыкновенные. «Нет, красивые, выбрасываем!» - утверждал Пастернак. И мы занимались тем, что вычёркивали всё, что казалось нам красивым. Это делалось для того, чтобы текст был максимально приближен к документу. Было очень важно соответствовать тем самым документам, вокруг которых всё крутилось.

КУ.ЛИЧ.: Помнится Кафка восхищался Неверовым и его повестью «Ташкент, город хлебный» именно потому что считал её своеобразным документом. «Красный крест», выходит, тоже такой роман-документ?

Саша Филипенко: Нет, всё-таки это художественный роман. Я бы скорее назвал его исторической реконструкцией. Главная героиня и её дочь – персонажи вымышленные, а вот все остальные – реально существовавшие люди. Все мелочи учтены и соответствуют действительности, вплоть до газет, которые главная героиня покупает в киоске. Книга даже вышла на два месяца позже, потому что я заметил, что на одной из фотографий с газетами, по которой я реконструировал одну из сцен, закралась ошибка. Я проверил, и оказалось, что указанные газеты не выходили в тот год. Пришлось уговаривать издателя вернуть тираж и исправить ошибку. Суть в том, что это такая реконструкция нашей памяти. Костя Богуславский, который помогал мне с книгой и который, собственно, и рассказал мне однажды эту историю, показал мне один документ, исходя из которого мы догадывались, что «Красный крест» пишет, а мы не отвечаем. Мы в течение года писали запросы в МИД с просьбой предоставить нам 6-ой фонд Молотова, чтобы мы могли убедиться в этом. Но они не пускали нас. Пришлось ехать в Женеву, где мы нашли все эти документы и смогли восстановить историю.

КУ.ЛИЧ.: В интервью «Российской Газете» ты сказал, что «твёрдо убежден, что хорошие люди – хорошие, а плохие - плохие»? Это эмпирически добытый факт или принцип, на котором зиждется твоя жизненная философия?

Саша Филипенко: Меня как-то на первом курсе университета приучили начинать всякое предложение с «вероятно» или «я думаю». Но в том своём высказывании я безусловно уверен. Это всё такие языковые ловушки. Кто-то может сказать, что есть хорошие люди, просто они совершают плохие поступки. Мне кажется, что всё чуть-чуть по-другому. Я знаю хороших людей, которые совершают хорошие поступки, а совершая плохие – переживают по этому поводу. И знаю плохих людей, которые совершают плохие поступки и совершенно не переживают по этому поводу. «Красный крест» это история про разных людей, которые совершают разные поступки.

КУ.ЛИЧ.: Твои романы коротки, как песни The Beatles. Почему?

Саша Филипенко: Я всё время пытаюсь написать большой роман. «Красный крест» изначально был в два раза больше. Но когда начинается моя собственная редактура, я пытаюсь всё время выбрасывать всё лишнее. Мне кажется, что сейчас нет необходимости в каких-то пространных погружениях. Есть авторы, которые считают, что это нужно. Мне же кажется, что нет нужды несколько страниц описывать человека. Более того, начиная любое такое подробное описание, мне кажется, что я вторгаюсь на территорию читателя. Мы понимаем, почему это делал Толстой. Зрительный аппарат был другой. Читатели того времени за всю жизнь видели меньше людей, чем мы сейчас видим за один день. Мой издатель тоже хотел, чтобы «Красный крест» был больше, но я постоянно что-то выбрасывал, а потом уже и он этим увлёкся. Это - во-первых. Во-вторых, мне всегда хочется, чтобы это было что-то вроде фильма. Чтобы читатель мог сесть и прочесть книгу за вечер, ну, максимум за два вечера. Мне не хочется рассказывать про всё не свете. Есть одна история. Вот её я и хочу рассказать.

КУ.ЛИЧ.: Я прочитал множество отзывов на «Красный крест». Один показался мне интересным: «Это литература, обращенная специально к совести, пробуждающая совесть». Ты согласен с таким комментарием?

Саша Филипенко: Я рад, что есть много отзывов. Но моя работа закончилась, когда я написал книгу. У меня не было совершенно точно никакого желания поучать кого-то и вести диалоги с чьей-то совестью, кроме моей собственной. Я принял решение, что не могу не написать эту книгу. Не думаю вообще, что какая-либо книга может обращаться к общественной совести. Книги в принципе не могут хоть сколь значительно влиять на общество. У Солженицына были миллионные тиражи. И что? Повлияло ли это на что-то? «Красный человек» Алексиевич никуда не ушел. Притих и только, живёт себе славно.

Я помню, как мне позвонил Костя [Константин Богуславский, прим. ред.] и рассказал про этот документ. Красный Крест пишет, а мы не отвечаем. И всё. Я не знал ничего. Я пошёл в душ, а через минуту вышел с намыленной головой и сам уже перезвонил Косте, сказал, что напишу роман об этом. Я уже знал, что напишу об этой женщине, работающей в НКИДе машинисткой. Это всё произошло за минуту. Я просто рассказал историю, не стремясь заниматься нравоучениями. Это совершенно точно.

КУ.ЛИЧ.: Состоялось ли у нас в России покаяние за то, что произошло в двадцатом веке? Нуждаемся ли мы в таком покаянии?

Саша Филипенко: Я твёрдо убежден, что никакого покаяния у нас не было. Нужно сразу разделить тех, кто сражался и погибал, защищая нашу родину и тех, кто ими руководил. Это была война двух зол. Мы сейчас знаем, что немецкие лагеря были разобраны, как IKEA, а затем вывезены в Советский Союз. Одно зло победило другое. Сейчас никто не говорит о большой трагедии. Ощущение такое, будто мы в хоккейном чемпионате победили. Вот это «Можем повторить»… Что именно они хотят повторить? Мне бы очень хотелось, чтобы такие люди задумались и представили себе всё хорошенько. Никакого покаяния не было. Но оно обязательно должно случиться, чтобы мы могли жить в каком-то другом обществе.

Я был в туре по Германии с «Красным крестом» и понял, что поеду в Дахау. Я приехал, прошел через ворота, на которых написано «Труд освобождает» и услышал хлопок. Мальчик упал в обморок. Там всё время экскурсии, кучи групп школьников, и скорая помощь курсирует, потому что люди постоянно падают в обморок. Они понимают важность покаяния. Потому что такие ужасы нельзя забывать, ведь тогда они могут повториться. Человечество славится умением наступать на одни и те же грабли. А у нас литературные премии получают романы, которые рассказывают том, как славно, что у нас был ГУЛАГ, потому что там можно было обрести любовь. Мне кажется, что это очень страшно. Во-первых, я знаю ещё несколько мест, где можно обрести любовь. Во-вторых, это опасная тенденция.

КУ.ЛИЧ.: Общаясь с тобой на Esquire Weekend, Дмитрий Глуховский сказал, что литература является последним пристанищем свободы. Ты согласен с этим?

Саша Филипенко: Я с этим согласен по многим причинам. Нет цеховой цензуры, как в кино. Нет и государственной цензуры. Просто потому что литература государство не интересует. Это такой маленький мирок, как ЭХО Москвы. И то и другое нужно для того, чтобы выпускать пар. 10000 человек может прочитать «Красный крест». Это далеко не первый канал, правда? Совершенно другие цифры. Так что литература пока остается свободной. Вот с экранизацией «Красного креста» могут быть проблемы, да, это мы понимаем. В кино свободы гораздо меньше. За литературу же возьмутся тогда, когда закрутят уже всё остальное.
"...я пишу не для отзывов или признания. Для меня это некий Сизифов труд. Не очень понимаешь зачем, но всё равно камень вверх катишь."
КУ.ЛИЧ.: Что ты сейчас читаешь и что произвело на тебя впечатление в последнее время?

Саша Филипенко: Сейчас перечитываю «Анну Каренину». А последнее, что на меня произвело впечатление – это «Нелюбовь» Звягинцева. Очень сильное высказывание, как мне кажется.

КУ.ЛИЧ.: Ты сказал как-то, что в России ты автор не русский, а в Беларуси не белорусский. Какой ты автор?

Саша Филипенко: Я белорусский русскоязычный автор. Вот и всё. Я не дорос до Кафки и Мицкевича, чтобы несколько стран меня делили. Я пишу на русском языке. Чувствую себя белорусом. Гражданин республики Беларусь. Но ещё больше чувствую себя гражданином планеты Земля. В общем, в Википедии всё правильно написано: белорусский русскоязычный автор.

КУ.ЛИЧ.: А что вообще с литературной критикой в России сегодня?

Саша Филипенко: Ну, это вопрос к критикам. Мне вообще не очень понятно, зачем нужны критики сегодня, когда у каждого автора есть элементарно тот же facebook, какая -то весьма короткая дорожка к своему читателю. Если мы понимаем критику, как «10 книг на май», то ладно. Но я после шести лет учёбы на филологическом факультете способен сам выбрать себе книги на май.

КУ.ЛИЧ.: Улицкая, отвечая на вопрос Григория Чхартишвили, признавалась, что писать для неё –мучение. А как пишется тебе?

Саша Филипенко: Очень по-разному. Не легко - точно. Видно же, как я выжимаю из себя маленькие книжки (смеется). Вот с «Красным крестом» было очень тяжело. Но всё-таки, я бы не сказал, что это мучение. Иногда даже какая-то радость, особенно, когда не перечитываешь. Вот перечитывать – это самое страшное. А работа... работа - это именно то, что приносит счастье, заставляет сердце учащённо биться.

КУ.ЛИЧ.: Джон Ирвинг пишет от руки до сих пор, а ты как пишешь?

Саша Филипенко: От руки. Хотя на самом деле я пишу всеми возможными способами, даже надиктовываю на диктофон. Потом уже всё накопленное я переношу на экран компьютера. Один мой студент сделал интересное замечание. Когда ты печатаешь на компьютере – ты уже там, в компьютере, а когда пишешь от руки, ты всё ещё в своей голове. Это довольно точно. Я очень люблю писать от руки. Но пишу не ручкой, а карандашом. Ластиком сразу всё правлю.

КУ.ЛИЧ. Зачем ты вообще пишешь? Ради признания? Потому что не можешь не писать?

Саша Филипенко: Есть какое-то количество людей, чье мнение мне важно. Но я пишу не для отзывов или признания. Для меня это некий Сизифов труд. Не очень понимаешь зачем, но всё равно камень вверх катишь. С «Красным крестом» же вообще определяющим фактором было чувство долга. Я был просто обязан написать эту книгу.

Вообще, я всю жизнь хотел писать. Работал на телеке, а мечтал о том, как стану писателем. Все показывали на меня, как на городского сумасшедшего. А я мечтал только заниматься литературой. Для меня это и есть жизнь. Вот смотри. Я всегда что-то писал. Заканчивал один роман, начинал писать другой. А сейчас вот ничего не пишу после «Красного креста». И внутри царит пустота. Даже не очень понимаю, зачем я вообще такой нужен, если я ничего не пишу, не делаю.

КУ.ЛИЧ.: Что такое, на твой взгляд, русская интеллигенция сегодня?

Саша Филипенко: Двух людей объединять уже кажется мне странным, не то, что какую-то большую группу называть русской интеллигенцией. Не люблю обобщать. Вероятно, есть некое сообщество людей с близкими идеалами. Вот и всё. Кто эти люди сегодня? Не знаю. Вот считать Прилепина частью русской интеллигенции? И кого Прилепин считает русской интеллигенцией? Думаю, что она совершенно точно растеряна, эта русская интеллигенция. Как и я сейчас.

КУ.ЛИЧ.: Из всех ипостасей Саши Филипенко (журналист, писатель, сценарист), писатель – самая ценная?

Саша Филипенко: Конечно. Я вообще оказался на телеке случайно. А потом работал на телевидении уже просто для того, чтобы кормить себя и семью. Как только будет возможность зарабатывать книгами, у меня не будет ни одной мысли, ни одного сомнения, - я буду заниматься только литературой. Источник

Саша Филипенко
Кто: писатель, журналист
Сферы влияния: литература, журналистика
Ссылка на страницу в facebook - https://www.facebook.com/sasha.filipenko.9
Ссылка на последнюю книгу "Красный крест" - http://books.vremya.ru/books/5216-sasha-filipenko-krasnyy-krest.html