Сибирь: сказка или триллер? Ответ на этот вопрос пытались найти писатели нынешним летом в Иркутске во время публичной дискуссии, которая проходила в рамках первого Международного книжного фестиваля. Потому что нельзя же, в самом деле, провести в Сибири книжный фестиваль и не поговорить об особом месте этой огромной и загадочной территории в истории России и, конечно, её роли в русской литературе.

Модератором встречи выступил один из организаторов фестиваля – главный редактор портала «Горький» литературный критик Константин Мильчин. Он сразу заявил, что стал фанатом Сибири и готов видеть в ней всё самое лучшее и светлое, чего, возможно, уже нет в Центральной России. В роли экспертов, досконально знающих предмет и по мере возможностей пытавшихся развеять романтический настрой ведущего, выступили три сибирских писателя.

Писатель и журналист Александр Григоренко из Красноярска изучает и активно использует в своих произведениях фольклор Красноярского края. Сергей Солоух живёт в Кемеровской области, его последний роман «Рассказы о животных» вошёл в шорт-лист премии «Большая книга». В разные годы его произведения номинировались на премии »Букер» и «Антибукер». Евгений Рудашевский – автор приключенческих романов и повестей для подростков. Сейчас он живёт в Москве, но вырос в Иркутске и считает себя сибиряком.

Константин Мильчин:

– Мне кажется, здесь очень интересно жить. В Сибири по-другому ощущаются расстояния, здесь другая архитектура и другие люди. Это интересная территория, объединённая набором разных идей. Когда мы с Михаилом Фаустовым и Борисом Куприяновым придумывали этот фестиваль, изначально целиком хотели посвятить его сибирскому вопросу. Пока это не получилось, но, может быть, ещё всё впереди. Пока же ограничились несколькими дискуссиями.

Понятно, что мы немножко играем в наш московский снобизм. Но для многих иностранцев Сибирь – это такое сказочное место, овеянное легендами. С другой стороны, есть представление, что Сибирь – очень суровый край, где вечно холодно и страшно жить. Хотя странно об этом говорить, находясь в центре очень красивого города в жаркий летний денёк. Давайте поговорим о восприятии Сибири, которое находится где-то между этими двумя полюсами, между вечной сказкой и вечным триллером.

Поэтому первый вопрос: вы себя ощущаете сибирскими писателями, если да, то помогает ли это в работе или мешает? Кем вы себя ощущаете: российским писателем, сибирским писателем или человеком мира?

Александр Григоренко:

– Я себя ощущаю скорее русским человеком, чем сибирским, потому что Сибирь я считаю лучшей частью России. Я вообще с опаской отношусь к таким определениям, как сибирский литератор или, может быть, восточно-европейский. Просто сибирская тема стала тем строительным материалом, который позволил мне сказать то, что я хотел.

Сергей Солоух:

– Мне кажется, это удивительный вопрос, который может задать только москвич. Я родился в Сибири и почти всю жизнь здесь прожил. Но я не вижу какой-то специфической связи с моей родиной. Я её ощущаю, но у меня нет того, что подразумевается под определением провинциальности. Нет ощущения, что это моё болото, а я здешний кулик, который его хвалит. Я ощущаю себя столь же близким к Новосибирску, как к Нью-Йорку. Словом, сибирскости я в себе не ощущаю совершенно.

Евгений Рудашевский:

– Пока живёшь в Иркутске, по эту сторону Урала, даже не задумываешься о том, сибиряк ты или нет. Но, как только пересекаешь Урал и оказываешься в Москве или Питере, сразу начинаешь ощущать свою принадлежность к миру, который остался за Уральским хребтом. Всегда интересно наблюдать за собой и оценивать, как это выражается в позиционировании. Какое-то время я учился в Чикаго, и там было очень много иностранных студентов. Когда меня спрашивали, откуда я, мне всегда было приятнее говорить, что я не просто из России, а именно из Сибири. Всегда возникает много очень интересных вопросов, и один из них мне особенно запомнился. Я рассказывал, что вырос в Сибири, а потом переехал в Москву. Одна девушка спросила меня, знал ли я к тому моменту русский язык.

Константин Мильчин:

– К сожалению, литературная карта России похожа на незакрашенную контурную карту. Как правило, авторы у нас пишут про какой-то условный город, если это не Москва и не Санкт-Петербург. Мне кажется, очень плохо, что никто, кроме Рудашевского, не считает себя сибирским писателем. Сразу скажу, литература никому ничего не должна. Она должна жить, как хочет, и одна из её возможных функций – скрадывать наши огромные расстояния и рассказывать жителям одних регионов о том, как живут другие регионы. Литература о Сибири – это безумно интересно. И в этом смысле мне грустно, что никто не хочет сознаваться в своей сибирскости. Тогда следующий вопрос: тот факт, что вы живёте или жили здесь, вам мешает или помогает?

Сергей Солоух:

– Прекрасный вопрос. Литература, которая кажется мне родной, построена исключительно на переработке своего личного опыта и не подразумевает использование тех приёмов и методов, которые используют беллетристика или приключенческая литература. Соответственно, она построена на переживании собственного опыта. Три из моих четырёх романов как раз описывают Сибирь. Только один роман московский, и только потому, что я семь лет прожил в Подмосковье. Конечно, совершенно особые ощущения возникают, когда ты приезжаешь из Сибири в Москву. Но я думаю, это никак не связано именно с Сибирью. Точно так же особые ощущения будет испытывать бретонец, попадая в Марсель, к примеру. Так что, я думаю, это нечто общечеловеческое.

Евгений Рудашевский:

– То, что я скажу, прежде всего относится к подростковой литературе, поскольку я занимаюсь именно ею. Безусловно, тот факт, что я жил в Иркутской области, знаю культуру народов, которые её населяют, даёт богатый материал и значительно упрощает работу. Скоро выйдет мой приключенческий роман для подростков. Когда я взялся за эту работу, а мне всегда хотелось написать настоящий приключенческий роман, в какой-то момент я понял, что не смогу разместить действие романа где-нибудь в Центральной России. Это будет скучно и неинтересно. Поскольку у меня всё тесно связано с животными и дикой природой, я просто не понимал, где это всё можно разместить в центральной части страны. И тогда я оглянулся назад, и передо мной открылось просто непаханое поле.

К примеру, я обнаружил для себя, что горы Восточного Саяна практически не фигурируют в современной подростковой литературе. Огромная таинственная Тофалария никак не представлена в литературе, по крайней мере, в той, которая имеет федеральное распространение. Удивительный и потрясающий край, который представляет собой Тибет в миниатюре, совсем рядом с Иркутском, и до него можно доехать на автобусе часов за шесть, а дальше лишь небольшой пеший переход – и за три дня можно оказаться в этой самой Тофаларии. Огромный мир, в котором полно удивительных историй, самобытных людей, прекрасная природа. И тогда ты понимаешь, что тебе очень сильно повезло, что ты знаешь этот материал и он у тебя всегда под боком.

Когда я писал последний роман, мне нужно было вставить в текст диалог, который герои ведут на бурятском языке для того, чтобы окружающие их не поняли. Конечно, я сам не владею языком, но у меня есть знакомый лама, который заканчивал Иволгинский дацан. èèè

Я связался с ним, он связался со старейшинами, и они сообща переводили мой диалог с разговорного русского на бурятский язык. Конечно, мало кто поймёт этот диалог, прочитав бурятскую речь в книге, но сам факт, что его составляли носители языка, очень греет душу. Так что знание Сибири очень помогает в работе.

Константин Мильчин:

– Высказывание Евгения о том, что шесть часов на автобусе, а потом трёхдневный пеший переход – это так близко, пока является лучшей фразой в моём личном хит-параде фестиваля.

Александр Григоренко:

– В студенчестве наш преподаватель произнёс фразу, которая мне запомнилась на всю жизнь: «Запомните, вестерн – это не приключенческое кино, это история американского народа». Но создание самой большой страны на земле как-то прошло мимо нашей культуры. У Льва Толстого был замысел написать роман об освоении Сибири, но он так и не успел его воплотить в жизнь. Странно, что замечательный сибирский опыт, осознание человеком своей национальности и государственности практически не отпечатались в нашей культуре. Мы знаем Пугачёва, Разина, про русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Но такой уникальный опыт гражданского протеста, как «Красноярская шатость», не отразился нигде. А ведь город с 1695 по 1700 год пять лет не подчинялся государственной власти, выгоняя одного воеводу за другим, потому что они были нехорошими людьми. При этом Красноярск выполнял все обязанности перед государством – собирал налоги, воевал, пахал.

Однажды я оказался на Кипре, и нас повезли в сельскую местность. Я увидел голое пространство, море, высохшую растительность, и меня охватило странное чувство. Оно было связано с тем, что я увидел землю, на которую давит огромный пласт истории и поэзии. Это место, где происходит действие «Одиссеи» и «Илиады», где образно встаёт весь мир греческой литературы. Вот моя самая большая мечта – чтобы в сибирском пейзаже появился сюжет, по силе равный «Илиаде». Чтобы вид на наши горы вызывал тот же ком в горле, который подкатывает на Кипре. Непоэтизированное пространство – всё равно что неосвоенное пространство. На нём словно нет почты, телеграфа, железных дорог. Я думаю, Сибирь в этом смысле ещё нужно осваивать и осваивать.

Константин Мильчин:

– Существует ли какой-то особый, сибирский жанр?

Евгений Рудашевский:

– Не знаю, может ли быть особый сибирский жанр. Но, говоря о Сибири, нужно отметить два момента. Сибирь – это некий этнический котёл, в котором собраны самые разные верования и традиции. Так сложилось прежде всего благодаря многочисленным переселениям. Интересно, что все эти этнические центры до сих пор существуют. Нигде уже не сохранились те же голендры, которые растворились в окружающих народах. Но в Сибири они существуют до сих пор. Книги, повествующие о Сибири, неизбежно должны описывать эту этническую мозаику. В рассказе об Архангельской области достаточно описать поморов, и ты составишь относительно полную картину бытия этого края. Но, рассказывая о русских, ты не расскажешь о Сибири. Здесь консервируются, живут и дышат совершенно разные культуры, которые в других местах уже давно стёрлись и унифицировались.

Вместе с тем лишь небольшое количество книг с региональной тематикой, которые издаются местными издательствами, получает широкое федеральное распространение. Если ты напишешь книжку об Иркутске, а издашь её в Москве, у тебя гораздо больше шансов найти своего читателя, чем издав ту же книжку в Иркутске. Дело тут не только в издательстве. Обычно, оказавшись в каком-нибудь городе, я иду в книжный магазин, чтобы найти местную литературу. Как правило, произведения местных авторов перегружены огромным количеством деталей, если речь идёт о местной же тематике. Местные авторы слишком много знают о своём крае, и эти детали просто не вмещаются в сюжет, они тянут на дно любую возможную историю. Есть документальная правда, но художественной правды не получается. А документальная правда интересна, как правило, только людям из того же региона.

Александр Григоренко:

– У нас есть жанр о Сибири, где действуют суровые охотники, рядом всегда маячит зона, где медведь – прокурор и так далее. Значительная часть персонажей Шукшина – сибиряки. Но Шукшин не сибирский писатель, он писатель национальный. То же самое можно сказать о Распутине, Астафьеве. Это русская национальная литература, хотя она о Сибири. Сибирь должна обогатить нашу литературу, но я уверен, что сибирский жанр – это что-то надуманное.

Я вообще уверен, что история освоения Сибири – это борьба не за землю, а борьба за людей. В этом принципиальное отличие от той же колонизации Америки. Именно поэтому здесь не был истреблён ни один народ. Нужны были люди, которые добывали пушнину, пахали землю. Тем не менее это уникальный способ освоения пространства.

Константин Мильчин:

– У того же Астафьева есть универсальные произведения, а есть и сибирские, и одно другому совершенно не противоречит. Очень круто оставаться едиными и быть культурно сегментизированными. Это достоинство произведений. Но я хочу всё-таки, чтобы в конце нашей беседы мы попытались ответить на вопрос, что же такое Сибирь – сказка или триллер?

Александр Григоренко:

– Сказка тоже может быть триллером, держать нас в напряжении. Просто она чаще всего происходит в детстве. Я думаю, Сибирь всё-таки должна начинаться со сказки. Должна быть какая-то манящая тайна в ней.

Евгений Рудашевский:

– Сибирь – это триллер изнутри и сказка снаружи. Такой она и должна оставаться, не теряя свой сказочный флёр, но и не утрачивая остроту внутреннего напряжения.

Сергей Солоух:

– Сибирь – это удивительная земля, где от волшебства до ужаса один шаг. Я вам открою тайну вашего очарования Сибирью. Тайна Сибири – это свобода. Вы приезжаете сюда, и кажется, что вы попадаете в другой мир. На самом деле, это мир свободы, потому что нигде нет более свободных людей. Так всегда было, и человек всегда знал, что здесь очень много земли, очень много тайги, всего много и можно начать строить что-то своё. Поэтому я думаю, что именно свобода даёт возможность легко переходить от ужаса к волшебству, от страха к радости. Свобода объединяет сказку и триллер и даёт возможность расцветать здесь и тому, и другому.

Автор: Елена ТРИФОНОВА