Юрий Левитанский родился 21 января 1922 года в украинском городке Козельце Черниговской области. Вскоре после рождения Юрия семья переехала в Киев, а затем в Сталино (ныне Донецк). Окончив школу в 1938 г. в Сталино, Юрий Левитанский едет в Москву, где в 1939 г. поступает в Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ). Одновременно с ним на разных курсах учились Давид Самойлов, Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Лев Озеров и Сергей Наровчатов.
Однако, богатый военный опыт не стал у него доминирующей темой, как у многих поэтов-фронтовиков. Левитанский написал:

Но что с того, что я там был,
в том грозном быть или не быть.
Я это все почти забыл.
Я это все хочу забыть.
Я не участвую в войне –
она участвует во мне.
И отблеск Вечного огня
дрожит на скулах у меня...
Позже в интервью Левитанский признавался: «Я нетипичная фигура. Я давно все зачеркнул. Войну и эту тему для себя лично. Я люблю Европу, Вену, Прагу... Когда в Прагу вошли в 1968-м советские танки, я просто плакал...»

«Мне было 19, ему 63...» Ирина Левитанская, вдова замечательного поэта-фронтовика Юрия Левитанского, которому сегодня исполнилось бы 80, вспоминает короткую и яркую историю их любви

- Ира, как вы познакомились?

- В Юрмале, он отдыхал в Доме творчества писателей, я жила у мамы, у нее неподалеку был дом. Я шла на электричку, он прогуливался в парке. Чтоб не опоздать, спросила, который час. Проводил до станции. А на следующий день или через пару дней выхожу из автобуса - он идет с писателем Виктором Славкиным. Здравствуйте - здравствуйте. Жена Славкина подошла. Она спросила: а вы знаете, что это известный поэт Юрий Левитанский?

- Вы и фамилию не знали?

- Фамилия мне была известна, филологическое отделение все-таки, но не настолько, потому что я занималась германистикой. Я жила в Уфе, воспитывалась бабушкой и дедушкой, родители отдельно, окончила два курса университета. Дня 3 - 4 мы провели вместе. Я уже должна была улетать. Он говорит: можно я приду провожу вас хотя бы к электричке. Как-то трогательно попросил написать, дал адрес. Никакого романа не было. Я бабушкина внучка, правильного воспитания. Если б мне кто сказал, что я выйду за него замуж!.. Я уехала к себе. Прочла его книгу, она мне безумно понравилась, думаю, напишу, человек просил. Он в ответ прислал огромное письмо. Завязалась переписка. Я приехала в Москву на каникулы, позвонила. И все у нас пошло-завертелось.

- Он сразу сказал, что полюбил?

- Он вообще таких слов не говорил. Он был человек необычайно чуткий к словам. Он сказал, что, когда первый раз меня увидел, а там были какие-то девушки, которые его домогались, он смотрел в их пустые глаза и вспоминал мои. Он, наверное, мало общался с такими бескорыстными девушками.

- А когда вы его полюбили? И за что?

- Я даже не знаю. Для меня определение любви - это вот такая нежность, от которой дышать нельзя. Когда уезжала из Дубулты, шел дождь, он был в синей куртке с капюшоном, скинул капюшон, а под ним этот седой ежик, и я его погладила по голове, и он заплакал. Это меня потрясло, потому что его это потрясло. Знаменитый человек, тысячи знакомств, и, несмотря на всю внешнюю плейбоистость... Такое чувство, как к ребенку. И до конца он вызывал во мне вот эту невозможную, щемящую нежность.

- Сколько вы прожили?

- 10 лет. Он не сразу ушел от семьи. Там девочки-погодки, которых он обожал. Он оставил большую 5-комнатную квартиру. Жить было негде. Снимали. А потом появилась возможность получить однокомнатную квартирку, но для этого надо было заключить брак. Мы заключили.

- Как ваши родные ко всему отнеслись?

- Плохо. Очень плохо. Бабушка с дедушкой коммунисты. Высокопоставленные люди. Антисемиты. Страшные для меня годы, потому что отвернулись все. Там благополучная семья, а тут никого, денег нет, еды нет, одежды нет, магазины пустые.

- Вы ссорились?

- Да. Он человек был выпивающий. Все эти люди, что выпивали с ним... За исключением, конечно, его настоящих друзей, равных ему по интеллекту. Давид Самойлов. Его жена, о которой Юра говорил: Галя - это почти Самойлов. Юрий Давыдов. Феликс Светов. Но чаще приходили какие-то ребятки с шарящими глазами, и я видела саморазрушение. Он ведь был очень болен. В 1990-м мы ездили в Брюссель делать ему операцию серьезную на сердце, Максимов, Бродский, Неизвестный дали деньги. Мне хирург сказал, что я должна с ним попрощаться, большой шанс, что не выживет. Операция длилась часов пять, это был католический госпиталь, там большой сквер, я ходила в сквере все это время, голова пустая. И вот я пришла в палату, смотрю, а на его кровати лежит другой человек. Я так тихо стала сползать по стенке. Больные, видимо, увидели мое белое лицо и стали кричать: но, но, реанимасьон. Он был в реанимации, как я не догадалась... Он был человек неуверенный при всем том. Свои потрясения, впечатления, мысли он должен был выразить вербально. Для этого ему нужны были слушатели. Он оттачивал и на мне какие-то мысли, но я целый день на работе, он оставался один.

- Что вы делали?

- В театре у Валерия Фокина занималась зарубежными гастролями.

- Он ревновал?

- Он никогда об этом не говорил, но поэт, мог какую-то идею развить. Я расстраивалась, когда читала какие-то стихи. Он говорил: ты слишком буквально воспринимаешь литературу. Я как дурочка рыдала, сидя над стихами, посвященными другим женщинам.

- Стало быть, не он, а вы ревновали?

- Ужасно. Может, он умел скрывать, я нет.

- Он утешал вас?

- Смеялся. Я думаю, он меня любил, а с другой стороны, наверное, его охватывал ужас: что я делаю с этой девочкой! Потом-то он понял, что я верный человек и для меня всего важнее, чтобы с ним было хорошо. Я за него могу жизнь отдать, он это точно знал.

- Вы догадывались, что он умрет раньше вас?

- Когда все случилось, моя мать, прилетевшая на девять дней, говорила: я смотрю на тебя и поражаюсь, чего ты так убиваешься, у вас 44 года разницы, ясно было, что он раньше тебя умрет.

- Он ведь выступал в мэрии против войны в Чечне и там умер?

- Это был Татьянин день, 25 января, я задержалась на полчаса. Пришла домой, его нет. Думаю: пошел после выступления куда-то выпивать. Ну нравится человеку, пусть. Вдруг звонок. Женский голос: Марина? Я говорю: нет, это не Марина, это Ирина. Думаю, кто-то знал его первую жену, перепутали. Снова звонок: это поэтесса Татьяна Кузовлева, мы вместе с Юрием Давыдовичем выступали, ему стало плохо. Я сразу спросила: он жив? Она что-то забормотала и положила трубку. И в третий раз позвонила, я опять спросила: он жив? Она сказала: нет. Она еще сказала: мы хотим вам привезти документы, вещи, объясните, как проехать. Я сказала: я не могу объяснить, я не знаю, перезвоните позже. У меня не бывает истерик, я не начинаю биться, но я должна была с этим как-то справиться.

- Вы плакали?

- Я на людях не плачу. Во всяком случае, стараюсь. Это был такой шок, который трудно осмыслить. Я плакала потом, очень много, когда его похоронили. Мы жили в доме, где, я была уверена, никто нас не знает. Оказалось, знали. И когда я плакала ночью - а я же была совершенно одна, - я, видимо, так рыдала, что пришла пожилая соседка и говорит: я слышу, как ты плачешь, я хочу тебе сказать, у нас в деревне говорили, что за такой смертью в очереди настоишься, не плачь, смерть, как у него, лучше не бывает.

- Помогло вам это?

- В какой-то мере да. Я поняла, что для него это, правда, лучше всего. Он страшно боялся смерти. Разговоры о смерти, о старости - это было табу у нас. Потом уже начались психиатры, мне казалось, я схожу с ума. И ужасное чувство вины.

- Это любовь.

- В конце жизни, года за полтора, он сказал: знаешь, я понял, что лучше этого ничего нет, вот ты и вот я, и что-то там происходит за окном, а мы все равно вместе.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО Юрий Левитанский родился 22 января 1922 года, умер 25 января 1996 года. Участник Великой Отечественной войны. Начал печататься во фронтовых газетах. Автор поэтических сборников «Земное небо», «Кинематограф», «Воспоминанье о красном снеге», «Годы», «Белые стихи» и др. Лауреат Государственной премии России.