Игорь Бондарь-Терещенко о «Ковчеге» Егора Фетисова: В этой необычной книге отчетливо слышны девяностые, и постмодернизм принимает черты альтернативной, как водится, истории. И вообще, «Ковчег» Егора Фетисова - о том, как наш современник, художник Матвей, попадает в Петроград начала ХХ века, что, кажется, и должно напоминать. Что именно? А героя «Чапаева и Пустоты» Пелевина. Только тот был праздным гулякой, а наш готовится стать отцом, денег нет, и тесть устраивает его в цирк. Не художником — завхозом.

Сказка, конечно, начинается, каждый раз, когда парня либо по башке треснут, либо сам отъедет, напившись. И попав в настоящую «Бродячую собаку» — артистическое кафе, в котором когда-то собирались поэты и художники Серебряного века - пьянствует с Бенедиктом Лифшицем, видится с Осипом Мандельштамом, раскланивается с Николаем Гумилевым. Словно Петр Пустота у Пелевина, которого сам Валерий Яковлевич Брюсов приветил.

О чем же говорят эти петербургские тени прошлого? Естественно, о том, что волнует героев уже в наше время. Когда, добавим, в город такая эпидемия вскорости нагрянет, что страшная испанка, косившая его жителей в «серебряные» времена, покажется невинным насморком. То есть бежать надобно, но никто, кроме медиков, не знает, куда. А поэт-акмеист «с ресницами в полщеки», как писала о нем Ахматова, не знает, но предугадывает.

«— А вы... Вы верите в существование ковчега? — спрашивает его наш художник. — Я верю в существование потопа, — мрачно пошутил Осип. — Ковчег — это и есть вечность, о которой мы говорили. Искусство, не знающее времени как категории. — Значит, чтобы спастись... — Ковчег не спасательная шлюпка, — отрезал Осип. — Ковчег — это метафора строительства как такового. Каждый, понимаете, каждый должен строить свой ковчег. По крайней мере, каждый художник. Но не для того, чтобы болтаться по волнам и прибиться потом к горе Арарат. А потому что само созидание и есть ковчег. Его строительство важно само по себе».