"А был ли мальчик?”. Автор задается вопросом: могут ли статьи, собранные в этой книге, считаться критикой, а автор ее, соответственно, — критиком? Сомнения автора вызваны, в частности, дефицитом "информативности” и "объективности”, сделавшими его книгу сплошной "репрезентацией субъективности” (как будто у литературного критика есть какой-то другой инструмент, кроме собственного эстетического чутья; литературная критика — это, слава богу, не компьютерная диагностика). Смущает автора и неполнота представленной картины, то есть Немзер, составивший свое повествование из почти семидесяти (!) литературных сюжетов, зачем-то вступает в спор с Козьмой Прутковым по вопросу о возможности "объять необъятное”. (По отношению к текстам Немзера дело, разумеется, не в количестве информации — определенность и выразительность того образа литературы, которую создает автор уже самой стилистикой своего анализа, емкостью своих литературно-критических метафор, интонационным строем и, разумеется, четко выстроенной эстетической иерархией литературных фактов, на мой взгляд, с избытком покрывают "не охваченное им литературное пространство”.) Иными словами, от неожиданного в устах Немзера вопроса "А критик ли я?” читатель имеет право просто отмахнуться: "А кто же, извини, еще? Если сомневаешься, открой книгу и почитай сам”. Но в данном случае плодотворнее было бы отнестись к заданному вопросу всерьез — своим вступлением автор выводит нас уже в область "литературной феноменологии”, к размышлению над самой природой литературной критики, ну а тексты, составившие книгу, дают необходимый простор для подобных размышлений.