Станислав Cекретов, журнал "Урал", №1 за 2019 год - о книге Александра Кабакова "Группа крови": В тесную «литературную коммуналку», как Александр Кабаков иронично окрестил свою новую книгу, он «поселил» прозу и публицистику последних лет. Жить-то хочется не в «росстрахе», а в «росрадости».
 
В тесную «литературную коммуналку», как Александр Кабаков иронично окрестил свою новую книгу, он «поселил» прозу и публицистику последних лет. Небольшая повесть, семь рассказов и почти четыре десятка заметок, статей, очерков и эссе связаны между собой целым спектром общих мотивов, среди которых особо выделяются темы неизбежного старения и страхов современного обывателя. 
От слова «страх», а вовсе не от «страхования» писатель образовал название конторы, где вынужден трудиться Игорь — персонаж заглавной повести. Учреждение под вывеской «Росстрах» создает и вбрасывает в медийное пространство «поддельные трагедии с жертвами, большей частью детскими, с уничтожающими друг друга родственниками, с пытками и тому подобным». Группа быстрого реагирования — «группа крови» — генератор негативных новостей, позволяющих держать людей в страхе. Кабаков будто демонстрирует работу информационных служб крупных телеканалов. Взрывы, пожары, катастрофы, наводнения, убийства… И крови, крови побольше! Герою хотелось бы изменить ситуацию к лучшему, однако ему дают понять: полезешь, куда не следует, — потеряешь работу.
«Группа крови» — повесть-пьеса. В романе Кабакова «Старик и ангел» автор уже становился одним из действующих лиц — в новом произведении он также присутствует в тексте. Ремарки писателя, выделенные курсивом, внедряются в повествование. Где-то Кабаков комментирует происходящее, но чаще оставляет заметки на полях: записывает идеи, делает отступления, способные в будущем пригодиться режиссерам, пожелавшим поставить по повести-пьесе фильм или спектакль. Впрочем, интерпретировать ремарки можно иначе. Герой «Группы крови» — талантливый создатель проектов по внедрению страха. Игорь привык мыслить проектами и, по сути, давно превратился из человека в персонажа, которому необходимо расписывать сценарий своей судьбы на ближайшие минуты и часы. Такой сам себе режиссер, курсивом отмечающий особо значимые детали. И это страшно: Кабаков придумал живого героя, больше похожего на искусственный механизм, — робота. И что еще страшнее, герой-механизм очень современен. Сколько людей сегодня изо дня в день добровольно выполняют однотипные механические действия: без конца проверяют, не пришли ли новые сообщения в телефоне, делают бесконечные селфи на фоне всего, ревностно следят за числом «лайков» и «репостов», презирают Ольгу Бузову, одновременно завидуя ее успехам... А жизнь тем временем проходит мимо.
Значительная часть жизни персонажей рассказов, вошедших в книгу, позади. Все они — старики. И в каждой новелле Кабаков анализирует разные особенности старости. В рассказе «Дачная местность, зимний пейзаж» прозаик отмечает: «Поначалу человек живет свободно, но с возрастом становится слаб, труслив и укрывается от мира в толпе себе подобных, а потому неприятных». Старик из новеллы «Вне зоны действия сети», пристрастившийся из-за бессонницы к ночным прогулкам, однажды просто исчез. «Отставной мент», уволенный из органов за тихое пьянство, едва не пойдет вместе со своим ветхим домом «под снос» в одноименном рассказе. Впервые оказавшегося на сломе эпох за границей Юрия Ильича будет терзать желание украсть Библию из гостиничного номера («Книга в твердом переплете»). Персонажей отдельных рассказов автор предпочел спрятать за инициалами или вовсе оставить без имени. Люди известные, в истории наследившие: узнаете — отлично, не узнаете — не беда. По форме же новеллы Кабакова наследуют его прежним произведениям. Есть в большей степени характерные для романной традиции биографии героев, начинающиеся с юных лет и заканчивающиеся старостью. Есть «московские сказки» с присущими им чертами магического реализма. Есть зарисовки, основанные на воспоминаниях о былых временах…
Вместе взятые, повесть и рассказы занимают ровно половину общего объема книги. Вторая половина — заметки. Одни ближе к полемическим газетным колонкам, другие — к записям на личных страницах социальных сетей. Раньше литераторы публиковали заметки в своих аккаунтах в «Живом журнале» — нынче на смену потерявшим сверхпопулярность блогам пришел Facebook. В электронных литературных журналах порой даже появляются подборки FB-избранного со страниц писателей, поэтов и критиков. Из поколения Александра Кабакова этой площадкой активно пользуются, скажем, Сергей Чупринин и Анатолий Курчаткин — в их аккаунтах регулярно появляются свежие очерки о литературной и общественной жизни. Кабакова в соцсетях нет. А жаль — его заметки точно собрали бы немало комментариев. Обратная связь все-таки нужна. Издать же свои эссе отдельной книгой всегда можно успеть — достаточно обратиться к опыту упомянутого выше главного редактора «Знамени», чьи воспоминания сперва появились в Facebook’e, затем выдержали журнальную публикацию и лишь на финальном этапе вышли в виде «фейсбучного романа» «Вот жизнь моя». 
О чем рассуждает Кабаков в своих заметках? Слово «старость» и его производные повторяются вновь и вновь. «Жизни остается мало, этим обрывком дорожат так, что руки трясутся», «все будет, а я — нет, не буду». При этом писатель отнюдь не стремится успеть как можно больше: если роман, как ни старайся, «не пошел» дальше третьей страницы, значит, так надо. Но вот распрощаться с иллюзиями необходимо. 
Когда-то презиравшие советскую власть граждане одной шестой части суши чуть ли не боготворили Америку. Прошли годы, «и обнаружилось, что это совсем не та страна, которую мы так любили». А к чему пришла Европа? — задается вопросом автор. Оправдание бандитов, секс-меньшинства, эвтаназия… Таков дивный новый мир. Кабаков хочет быть политкорректным и толерантным, однако признает: современные Америка и Европа ему совсем не по душе. Рассуждая же о современной России, автор говорит, прежде всего, о нас самих. Страна богатая — люди бедные, любят родину — не любят государство, хотели, как лучше, — получилось, как всегда. Возле лесов по-прежнему горы мусора, из окон пятизвездочных гостиниц по-прежнему видна разруха, и по-прежнему, как во времена Гоголя, в России воруют. Автор понимает: его высказывания носят риторический характер и отдают некоторой банальностью. И все-таки справедливо замечает: «верные соображения потому и стали банальными, что они верны». В заметке «Мы сами» он приводит десятки примеров, после которых хочется задать пресловутый вопрос «Кто виноват?». Ответ — в названии заметки.
Кабаков пишет о молодежи, либералах, церкви, свободе, любви, литературе. Все вопросы прозаика вполне логичны — мы сами их нет-нет да и задаем во время кухонных посиделок, праздничных застолий или болтовни с друзьями. Несмотря на пессимистический настрой, писателю хочется для России только самого лучшего. В очерке «Открытый финал», где перечисляются те ужасы, с которыми сталкивались родившиеся в ХХ веке, Кабаков высказывает пожелание, чтобы в новом столетии все было спокойно. Надежда есть. Еще бы уверенности добавить… Жить-то хочется не в «росстрахе», а в «росрадости»: начинания молодежи находят поддержку, средний класс всем доволен, старики счастливы и не думают о смерти. Утопия? Пусть так. Просто не хватает нынче утопий. Ни в жизни, ни в литературе.