Андрей Тарковский еще в семидесятых назвал его "гением". Но широкой публике он почти не известен. Может быть, это изменится сейчас? Интервью DW.

Мастерство прозаика, драматурга и сценариста Фридриха Горенштейна, эмигрировавшего в 1980 году из СССР и жившего до своей смерти в 2002 году в Германии, давно признано на Западе. Но в России он до сих пор остается недооцененным, хотя, например, еще Андрей Тарковский, с которым Горенштейн работал над сценарием фильма "Солярис", называл его "гением". Для широкой публики произведения Горенштейна, изданные на родине писателя в начале девяностых, прошли незаметно. Московское издательство "Захаров" выпустило роман Горенштейна "Попутчики", а в Берлине Matthes & Seitz готовит к изданию сразу несколько произведений Фридриха Горенштейна.
Все эти издания готовит для публикации живущий в Берлине Юрий Векслер, который уже много лет занимается творчеством и литературным наследием Горенштейна.
DW: У Горенштейна необычная судьба. Слава, известность, успех давно пришли к нему на Западе, прежде всего во Франции и Германии, а потом только о нем стали узнавать в России. С Набоковым (если сравнивать не дарования, а писательские судьбы) было тоже самое, но Набоков жил в другие времена. А Горенштейн, тоже эмигрант, в 1990-е годы, при жизни, мог свободно печататься в России. Тем не менее, его безусловный талант принимали и до сих пор принимают, что называется, со скрипом. Чем это объяснить?

Юрий Векслер: Причин две. Первая - сложность написанного им. Не сверхсложность, но все-таки это не простое чтиво. Вторая причина: Горенштейн попал в Россию со всеми своими книгами (в 1992 году вышел его трехтомник) в тот момент, когда на российский книжный рынок хлынула чудовищная масса самой разной литературы, которая раньше не была доступна читателю в Советском Союзе. Настоящее цунами новых книг! У читателя разбегались глаза. Взять в руки Горенштейна, окунуться в прозу, написанную в классической традиции, описывающую советские реалии послевоенного и более позднего советского времени, прозу, которую надо читать медленно, - для массового читателя это было трудно.
- Горенштейн как-то сказал в начале девяностых: "Если меня когда-нибудь и будут признавать, то будут признавать сквозь зубы"...
- Да, потому что он не умел и не хотел делать что-то, чтобы стать своим в литературных кругах. Он никому никогда не делал комплименты, всех ругал, если и говорил про других писателей, то критиковал их, и это, конечно, им передавали... У него создалась соответствующая репутация: что он - недоброжелательный человек. Он и сам отдавал себе отчет в том, что надо быть сдержаннее, но такой уж сложный характер.
Литературный истеблишмент в России сначала никак не отреагировал на появившиеся книги Горенштейна. Довольно долго не было ни одной рецензии, потом появились плохие рецензии. Горенштейн был очень обижен, ведь и в Германии, и во Франции писали о нем как о явлении нового мастера. И когда он приехал в 1991 году в Москву, он еще усугубил такое отношение к себе. В ответ на враждебное молчание обозленный Горенштейн (именно так) дал несколько интервью, в которых очень нелестно отзывался о так называемых "шестидесятниках", я бы даже сказал, грубо охаял их. Он говорил, что хрущевская оттепель - это была фальшивая оттепель, фальшивый ренессанс, а поколение "шестидесятников" - все сплошь фальшивые люди. То есть Горенштейн сам провоцировал.
- Немало критиков считают, что Горенштейн - довольно мрачный писатель. Кто-то написал, что у него "безжалостный взгляд на человека".
- У него взгляд на человека, как он мне сказал в одном из интервью, - это взгляд из Библии, из Ветхого Завета. А там он, конечно, безжалостный. Его эстетика идет оттуда. Мрачность? На первый взгляд она, безусловно, присутствует в произведениях Горенштейна (далеко не во всех, кстати). Трагическая интонация есть, но его книги - это все-таки не репортаж о тяжелой и беспросветной жизни в СССР, это и произведения искусства, образец высокой словесности, выражаясь несколько высокопарно. То, о чем говорится, - мрачно, но то, как об этом рассказывается, - это высокое искусство.

- Горенштейна еще упрекали в том, что его творчество антигуманистично. Так ли это?
- Нет, не антигуманистично. Правильней было бы его назвать "агуманистичным", не "анти". Сам Горенштейн в отличие от гуманистов считал, что в основе человека лежит не божественное, а дьявольское, сатанинское начало, и что нужны огромные усилия, чтобы поставить преграды этой природе человека. Вот такая была у него мировоззренческая установка. С моей точки зрения, ее не надо понимать буквально, но это был тот магический кристалл, через который Горенштейн смотрел на мир и на людей.

- Сейчас в Москве выходит роман Горенштейна "Попутчики", написанный 35 лет назад. Действие его происходит в вагоне поезда, где украинец, прошедший революцию, голодомор, оккупацию, тюрьму, рассказывает о своей жизни, о своих бедах и бедах Украины циничному московскому журналисту. Не будет ли появление такой книги тоже встречено в сегодняшней России в штыки?
- Ну, все-таки речь там идет об Украинской ССР, о советских временах. Хотя присутствует, конечно, дискурс Украина-Россия, украинцы и русские, Украина и Польша... Но я, скорей, предположил бы, что этот роман был бы встречен в штыки в Украине. Надеюсь, что и этого не произойдет. Потому что это великолепная проза общечеловеческого характера.
Есть там эпизод, когда один украинский полицай говорит земляку, герою романа, который подкармливает евреев за колючей проволокой, евреев, которые скоро явно будут убиты: "Зачем ты жидов жалеешь?" На что тот отвечает: "Я не жидов жалею. Я людей жалею". Вот это и есть гуманизм. И это сильнее и важнее, чем то, что разделяло тогда и разделяет сегодня людей, в том числе - украинцев и русских.