Главная

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ВРЕМЯ»

просмотров: 386 | Версия для печати | Комментариев: 0 |
Ольга Девш, Literratura.org - о романе "Ковчег" Егора Фетисова
«Ковчег» Фетисова – это роман, который собирает и совмещает истории, факты, аллюзии, симулякры. Фетисов – смелый автор. Вывести на сцену поэтов, художников, музыкантов Серебряного века, раздать им роли, заставить играть в своей драме времён и нравов не каждый рискнёт. 

не унывай
садись в трамвай
такой пустой
такой восьмой...

О. Мандельштам


Для того чтобы воплотить нечто в образ, нужно это нечто развоплотить с последующим воскресением, то есть провести через смерть.
И. Жданов

В чём сила, брат? – это вопрос не из культового фильма Бодрова. Не только оттуда. Задавал его и Каин Авелю. Ей-богу, мог задавать. Человеку, особенно только начинающему жить, необходимо определиться, как и кем быть. Хорошим – плохим, белым – чёрным, любить девушку с глазами цвета молочного шоколада или «оловянных ложек, которые выдавали когда-то в школьной столовой». Тут в цепочку ассоциаций и песенная строчка встраивается: «Мы выбираем, нас выбирают, / Как это часто не совпадает…» И ещё, ещё. Перебирать жемчуг дело затяжное. И затягивающее. Как роман Егора Фетисова «Ковчег».

Почему я вспомнила об этой книге сейчас? Потому что время настало. Ныне все мы попаданцы. Нежданно-негаданно очутились в переформатированной реальности, в которой пандемия, карантин, самоизоляция настоящее некуда. И на сон или состояние изменённого сознания происходящее с нами списать нельзя. Ежедневно от осложнений, вызванных COVID-19, умирают сотни людей. Подсознательно тянет бежать и прятаться. А надо замкнуться и сидеть на месте. Бережёного Бог бережёт. И чтение в такой ситуации действует усмиряюще: вроде действуешь, но в покое. Главное, взять книгу в правильно вымытые руки.

«Ковчег» Фетисова – это роман, который собирает и совмещает истории, факты, аллюзии, симулякры. Каждой твари по паре, – ирония не применёт напомнить. Однако слои собираемых автором пазлов сложены в достаточно линейный сюжет с больше чередующимися, нежели переплетающимися фантасмагорической, лирической, детективной линиями не столь очевидно. Название книги в известном смысле «бородатое», да в нём – не притчевый ответ, а философский вопрос, на который весь роман готов ответить. Но какую бы прекрасную сентенцию не предложили (даже великие) персонажи:
«Дети как раз и есть ковчег. […] а они вынесут наши с тобой тексты […] Наши генетические тексты… Ведь генетика, Вейка, тоже наука о текстах…»; 

«Если вы действительно хотите спастись, стройте настоящий ковчег – из слов, образов и красок, ибо нет ничего прочнее этих материалов»; 

«Ковчег — это и есть вечность, о которой мы говорили. Искусство, не знающее времени как категории. […] Ковчег – это метафора строительства как такового. Каждый, понимаете, каждый должен строить свой ковчег», 

– за абсолютную истину ни одну не принять.

И здесь тема страшной эпидемии, – сопоставимой с испанкой 1918–1922 гг., что за сутки превратила современный Санкт-Петербург в блокадный (снова!), обречённый (опять!) на смерть город, а в итоге обернувшейся фарс… фарисейством – бескомпромиссно иллюстрирует ложность всех возможных окончательных трактовок.

По Фетисову, весь мир – цирк. Его основная часть отдана хозпостройкам, клеткам и загонам для животных, кладовкам и сараям для инвентаря, а также офису администрации. Коридорам, где можно потеряться. Арена лишь верхушка айсберга, и то, когда купол не снят. Потому-то главный герой – самозанятый художник Матвей в шоке от работы на побегушках в легендарном цирке Чинизелли. Не так он представлял цирковые свои обязанности, ой не так. Творческая натура всегда тяготится бытовым трудом, это как белошвейку заставить зерно цепом молотить – что-то повыбьет, да мало толку-то. В похожем течении оказался и Матвей: всё нормально, семья на грани пополнения, работа по наущению тестя, живи да радуйся, но нетушки. Не тем душа томится. Плывёт вроде бы чурбачком по течению, крутится в водоворотах, прыгает на порогах. А какое-то чужое всё, не настоящее. Жена не жена, трагедия не трагедия, монетка в руку не втирается…

Фетисов – смелый автор. Вывести на сцену поэтов, художников, музыкантов Серебряного века, раздать им роли, заставить играть в своей драме времён и нравов не каждый рискнёт. Постмодернистский приём человека, любящего классику, ищущего в ней опору. И, увы, уже не находящего. Иначе была бы не «Бродячая Собака», а, например, «Стойло Пегаса» или «Домино», которые существовали потом… после катастрофы. Подвал «Бродячая Собака» – это символ конца великолепной эпохи. Есть картина «Последний день Помпеи», а есть роспись Судейкина «цветами зла» (оммаж Бодлеру) кабаре. Что общего в них? Чувство крушения привычного мира, наверное. Психоделическое оформление «Собаки» с фантастическими пробивающими, казалось, потолок цветами, арапчатами, смешавшимися с нимфами, детьми, птицами, доводившее впечатлительных гостей до обморока, – чем не агонистическое полотно Серебряного века.

Конечно, Матвей, художник, должен был пережить эти видения из прошлого века, самого его начала и – одновременно – кончины другого времени, другой страны. Его брат-двойняшка Илья тоже романтик, но не чудак. Он не стал бы искать, воссоздавать то, чего у него не было. Генетики, т. е. вполне обычные люди, чаще оперируют понятиями о предметах и терминами, а творческое сущее находит себя в пограничье, где льёт библейско-макондовский дождь, смерть идёт по пятам, законники-лихоимцы хотят подстеречь и упечь подальше от правосудия, и «надо жить так, словно боги здесь, совсем рядом, за стенкой». И все фигурирующие в романе «собачники», неслучайно отлично расположенные к первый раз встреченному ими Матвею, в обобщённом серьёзном разговоре об искусстве и творчестве подозрительно единодушны в итоге: «Бутафорского художника можно убить и из бутафорского пистолета. Настоящего художника нельзя».

И ощущается в руке мел судьбы: вернись и исправь. А в случае Матвея – пойми и нарисуй. Чтобы отпустить чужой ковчег. Чтобы найти вдохновение строить свой.

Ольга Девш, Literratura.org 


news1