Галина Акбулатова, "Лицей": «Прошу в компанию отщепенцев». О прозе Александра Кабакова и не только о ней. «Не многие пытались понять человеческую душу так, как пытался и отстаивал ее Александр Кабаков»

1
Вряд ли я собралась бы писать об Александре Абрамовиче, если бы… Если бы его семья, как и моя, не была родом из Курской губернии… Если бы не наша общая первая любовь – Бунин и Пушкин. Если бы не знаменитая газета «Гудок», где до Кабакова работали известнейшие писатели, в том числе и читанный-перечитанный мною Михаил Булгаков… 
Любопытная деталь: если Булгаков в голодные двадцатые «появился в редакции в пижаме, поверх которой у него была надета старая потёртая шуба» (Валентин Катаев), то Кабаков в дефицитные семидесятые предстал перед сотрудниками «Гудка» редкостным щеголем: модный пиджак (галстук, бабочка, шейный платок, шарф), сверкающие штиблеты… 
И еще много других объединяющих «если бы»…
Но все-таки спусковым «если бы» стала одна из поздних фотографий Александра Абрамовича. Я увидела ее в апрельском номере «ЛГ» в связи с кончиной писателя. Его лицо с отпечатком перенесенных физических и душевных мук задержало меня, заставило всмотреться: что же должен был пережить этот человек… 
Еще удивили соболезнования. Точнее, их авторы. Тут были либералы и почвенники, лица элегантного возраста и молодые… В жизни многие из них почти не пересекались и даже порой из-за разности исповедуемых ими ценностей были враждебны другу другу, а тут… Тут все они признавались в любви к писателю. Который иным был близким другом, другим – интересным собеседником, третьим – бескорыстным покровителем. Как, например, в случае с писательницей Яной Жемойтелите, о чьем романе «Хороша была Танюша» Кабаков, уже страдая тяжелой формой депрессии, которая вскоре перерастет в еще более тяжелое заболевание, написал поощрительные строки:
 «Поклонникам интеллектуально-дамских романов посоветовал бы почитать роман писательницы из Петрозаводска Яны Жемойтелите «Хороша была Танюша». Это довольно странное произведение, от которого, однако, невозможно оторваться. Ее книгу можно сравнить с качественными, умными сериалами, которые, в свою очередь, сравнивают с умными книгами. Это история любви, в которой есть место и ревности, и страху, и зависти, и надежде. Одним словом — это любовный роман высокой пробы».
А ведь, кажется, мог бы сказать: «Не знаю, зачем я за это взялся. У меня полно практических и психологических проблем, не подобающих моему возрасту, и не меньше проблем, возрасту подобающих — ну, прежде всего, болезней, которые я нажил за предшествовавшую жизнь и продолжаю наживать в жизни текущей…». Это из честного «Частного слова» Кабакова, опубликованного в журнале «Знамя».
Пожалуй, я впервые столкнулась с тем, как человек, находящийся в депрессии, не заражает ею других (что нередко бывает), а, напротив, дает энергию. По крайней мере мне он ее дал. Не могу не процитировать из того же «Частного слова»:
«В той компании, в которой прошла жизнь, мне комфортно по-человечески, но уже просто невозможно высказываться на почти любую тему: разошлись. В противоположной — вообще тошнит, да в ней никто и не ждет меня, замаранного давней репутацией либерала и пятым пунктом. Ну, так вот: я объявляю, кто я. Не то чтобы не могу молчать, но больше не хочу. Вот он я. Кто не пожелает после этого знаться — ну, увы. А кто сам такой, только сказать стесняется, — прошу в компанию отщепенцев. В много раз упомянутом выше сообществе это называется coming out — выход из тени…»

Александр Кабаков (справа) и Яна Жемойтелите во время московской книжной ярмарки Non fiction в декабре 2018 года

2
Впервые с прозой Кабакова я познакомилась в начале девяностых, и это была повесть «Невозвращенец» – литературный дебют сорокапятилетнего Кабакова, почему впоследствии он скажет: «Я – поздний писатель». 
О повести много тогда говорили и писали, но на меня она особого впечатления не произвела, возможно, потому, что антиутопия не мой жанр. Правда, отметила психологичность вербовки агентами службы безопасности главного героя, сотрудника НИИ. И не могла не отметить, потому что хорошо запомнила рассказ пенсионерки, соседки по даче, как она чуть не повесилась из-за вынужденного сотрудничества с КГБ.
Женщина эта происходила из простой крестьянской семьи и работала телефонисткой. Однажды ее вызвали в отдел кадров, где она увидела незнакомого мужчину. Он представился и дружески объяснил ей, какую пользу она может принести родине, если будет слушать, кто что говорит, а потом по звонку приходить в назначенное место и рассказывать об услышанном.
Женщина отказывалась, ссылалась на занятость (к тому времени у нее было двое детей), но под неумолимым напором известных ей с детства слов – как «патриотизм» и «долг советского гражданина» – сдалась.
Раз в неделю во внерабочее время и во внерабочей обстановке сотрудник ГБ назначал ей встречу Дома приходилось врать, придумывать отговорки, почему задержалась. Муж заподозрил ее в измене, участились скандалы. Но сказать мужу правду женщина не могла – дала подписку о неразглашении. И конечно же, ее простая душа противилась тому, что вынужденно приходилось делать под нажимом гэбиста. И однажды в отчаянии женщина решила, что самый лучший выход для нее – уйти из жизни. О чем она и сказала в последнюю встречу с сотрудником ГБ. Тот пообещал ее больше не беспокоить. И действительно больше не беспокоили.
Героя «Невозвращенца» обрабатывали куда дольше и упорнее чем мою соседку по даче. Ну так это ж интеллигент, понимает что к чему и на «долг советского гражданина» его не купить. Он также долго и упорно, хотя и в мягкой манере, потому как по природе своей мягкий человек, отказывается от вербовки. И это было для меня самое привлекательное в повести. Ведь «нет» системе говорил отнюдь не идейный, закаленный борец, а самый обыкновенный человек, из тех, кого принято называть «маленькими». Кто выше соблазнов карьерой, загранпоездками ставил свою честь.
Именно так поступил в жизни и сам Александр Кабаков, когда его пытались завербовать офицеры КГБ, о чем он рассказал в одном из своих интервью.
Тема вербовки и предательства продолжилась в романе «Все поправимо: хроники частной жизни», но уже на более тонком, глубинном уровне, когда, по мысли писателя, «предательство не ощущается даже тем, кого предали» и кто предал. Бывшая любовница говорит герою:
«Вот вся эта история, – наконец, все так же сидя спиной ко мне, заговорила она, – ну… когда кто-то донес… и твой отец… и эта история с Таней, ее звали Таней?.. когда кто-то донес на тебя… вокруг тебя все время одно и то же… предательство, тебя все предают, да?.. знаешь, мне кажется, я понимаю, в чем дело… ты притягиваешь предательство, потому что… не обижайся, но ты ведь сам предаешь всех…» 
Коллеги писателя говорят, что и в этом романе, как и в «Невозвращенце», где писатель предсказал события распада СССР, Кабаков оказался провидцем и описал свой собственный финал в Доме престарелых.
Увы и к огромному сожалению, это финал многих в современном мире. Но не многие пытались понять человеческую душу так, как пытался и отстаивал ее Александр Кабаков. Этим он и останется в истории русской литературы.