Главная

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ВРЕМЯ»

просмотров: 3 685 | Версия для печати | Комментариев: 0 |
Забытое «Наследство»
Забытое «Наследство». Владимир Кормер как зеркало русской интеллигенции. Андрей Колесников. "Частный Корреспондент". 29 января выдающемуся русскому писателю и философу Владимиру Федоровичу Кормеру исполнилось бы 75 лет. Нельзя сказать, что он совсем забыт. Но тираж его двухтомника составляет 1500 экземпляров. Скорее всего, это и есть потолок нынешнего активного интереса к творчеству одного из самых ярких и талантливых семидесятников — литературному и философскому.
И это притом, что в конце существования СССР казалось: Кормер заново открыт не только диссидентской, литературной и философской публикой, но и широким читателем — его главный роман «Наследство» увидел свет в «Октябре», а затем отдельным изданием в «Совписе», причем тиражом 50 тыс. экземпляров (сравните с сегодняшними полутора тысячами!); главная статья — «Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура» — опубликована в «Вопросах философии», журнале, где он когда-то проработал много лет.
Потом развалился Советский Союз, и проблемы, которые мучили Кормера и его героев, стали неактуальными (сам же он умер от рака в начале перестройки). Литературные журналы отказывались печатать неопубликованные произведения Кормера, ссылаясь на то, что они написаны давно, хотя качество лучших образцов его прозы едва ли сегодня превзошел хотя бы один из современных писателей, включая даже очевидных лидеров — Улицкую, Сорокина, Пелевина и других. Прошло почти два десятилетия с момента последней масштабной публикации — и вдруг Кормер пугающе, ошеломляюще актуален! И как раз в своих главных произведениях!
Именно об этом я подумал, когда в день презентации двухтомника оказался у метро «Сокол» и на знаменитом сталинском доме на Алабяна, аккурат над гастрономом, куда захаживал другой замечательный бытописатель советского среднего класса — Юрий Трифонов, увидел гигантских размеров указатель «Развлекательный центр». Убедительная стрелка повернулась строго в направлении известной каждому москвичу церкви Всех Святых. Абсурд постсоветской действительности вызвал в памяти последнюю сцену «Наследства», которая разворачивается как раз рядом с этой церковью, где Кормер собрал не только героев романа, но и, как на картине Босха, всё многообразие советских «продуктов разных сфер»: «Стаями бродили длинноволосые бухие парни, страшными воплями разгоняя встречных. Алкаши вымогали у проходивших копейки. Слышался возбужденный девичий смех. С замкнутыми, осуждающими лицами двигались под руку пожилые пары. Отрешенно, гордо шли бородатые неофиты. Азартом горели глаза интеллигентов. Деловито спешили куда-то подтянутые филеры в тирольских шляпках и куртках, не без презрения посматривая на собравшихся. Недоуменно переминалась компания «золотой молодежи» — подающие надежды нувориши из кинематографических жучков или дети нуворишей — при мехах и дубленках… Тут же из толпы, словно из омута времени, из глубин памяти, вынырнул еще один — по облику урка, из тех, что наводняли Москву после амнистии 1953 года, фиксатый, кепка с разрезом, модная у них тогда, белое кашне, воротник поднят. Втянув голову в плечи, он мгновенно по-воровски пропал. Затем возникли двое несусветных калек, ободранных и перекошенных, Бог весть где обретавшихся в другие дни года; безногий, с шутками и прибаутками прытко скакавший на деревяшке, вел за собой слепого».
Пожалуй, точный, слишком точный портрет социальных слоев Советского Союза 1970-х годов, представленный в максимально концентрированном, но ничуть не гипертрофированном виде. Безжалостное краткое описание социальной стратификации «совка», сделанное философом и социологом, но художественными средствами, стоившее сотен алармистских записок в ЦК, готовившихся тогдашними лучшими академическими институтами.
«Наследство» часто сравнивают с «Бесами» Достоевского: здесь показаны все «ветераны броуновского движения», вся диссидентская рать. Но главное даже не в этом. «Наследство» оставляет ощущение запертости героев (и читателей) в наглухо закрытой коробке социальных обстоятельств, из которых они не могут выбраться. Социальные тупики дополняются ментальными: счастья нет ни в подпольной борьбе за демократию, ни в толстовских экспериментах, ни в православии. Везде ложь, амбиции, грязь, блуд, сумасшествие — и абсолютная безвыходность. Вполне по Достоевскому — «таракан попал в стакан».
Такая книга, конечно, не могла быть официально опубликована при советской власти. Потому что она была безжалостна к этой власти — без лишних эмоций и красивых определений. Но роман не приняла и диссидентская среда, потому что Кормер показал ее мелочность и пошлость. Зияющие высоты пика Коммунизма дополнялись бессмысленным движением в тупик Фронды и Эскапизма. Примерно такой же роман можно было бы написать о нашем тупиковом времени, если бы у этого времени нашелся свой писатель.
Сам автор «Наследства» никогда не был диссидентом, а застойную любовь к застольям совмещал со службой в журнале «Вопросы философии», где наряду с официальным и умным лидером — главредом Иваном Фроловым существовал неформальный лидер — блестящий и остроумный заведующий отделом зарубежной философии Владимир Кормер. Это была типичная жизненная стратегия того времени — двоемыслие. Его пылко обличал в своем знаменитом эссе «Образованщина» Александр Солженицын. Однако именно он отметил и обильно процитировал в «Образованщине» некоего Алтаева, опубликовавшего в «Вестнике РСХД» статью о двойном сознании интеллигенции. Издатель кормеровского двухтомника редактор издательства «Время» Борис Пастернак говорит, что публикация творческого наследия Кормера — последняя просьба Солженицына.
В «Образованщине» он упоминает «блестяще отграненные у Алтаева шесть соблазнов русской интеллигенции — революционный, сменовеховский, социалистический, патриотический, оттепельный и технократический». У Кормера в статье «Двойное сознание интеллигенции» есть еще соблазн просветительский. И, если положить руку на сердце, как минимум три соблазна до сих пор испытывает либеральная интеллигенция, равно как и — при честной самооценке — автор этих строк. Вот соблазн просветительский: «Нынешний интеллигент просвещает либо своих сотоварищей, таких же интеллигентов <…> либо даже льстит себя надеждой просветить саму государственную власть, начальство! (Кто как не Кормер, сотрудник идеологического ежемесячника, который едва не разогнали в 1974 году, знал об этом достоверно! — А.К.) Он полагает, что там наверху и впрямь сидят и ждут его слова, чтобы прозреть…» О, как это узнаваемо!
А вот соблазн оттепельный, пережитый заново в 2008 году, сразу после инаугурации Дмитрия Медведева: «Как и революционный соблазн, он живет в тайниках интеллигентского сознания всегда, в виде надежд на перемены <…> перемен он ждет с нетерпением и, затаив дыхание, ревностно высматривает всё, что будто бы предвещает эти долгожданные перемены».
В этой узнаваемости, впрочем, верные признаки того, что интеллигенция жива и по сей день. Владимир Кормер был ее зеркалом. И остается таковым и сегодня. «Наследство» забыто, да здравствует «Наследство»!


news1 news2