Пишет Борис Натанович Пастернак, генеральный директор издательства «Время»: «Вышел двухтомник Якова Гордина «Пушкин. Бродский. Империя и судьба». Первый том о Пушкине («Драма великой страны»), второй о Бродском («Тем, кто на том берегу реки»). 

Якову Аркадьевичу Гордину повезло быть в друзьях с обоими главными героями своих книг. С Бродским — это само собой, но ведь и с Пушкиным, как оказалось. «Судьба подарила мне возможность многочисленных бесед с героями этой книги». Помню, как я споткнулся об эту фразу, открыв рукопись — потом сообразил, что это о персонажах второго тома. А потом решил, что и первого тоже.

Самуил Лурье, автор предисловия к тому о Пушкине, видит это так: «Гордин что-то такое сделал с фактами (или они что-то сделали с ним: собравшись в огромном количестве, привиделись ему подряд и превратились как бы в воспоминание, как если бы он сам участвовал в заговоре и приходил на площадь, но сумел скрыться), — эти самые факты без малейшей перемены выстроились по смыслу и сами себя рассказали голосами тогдашних людей, на глазах превращаясь в их судьбы». 

Том о Пушкине выстроен сложно. Пушкин — «певец империи и свободы» — присутствует даже там, где он впрямую не упоминается, ибо его судьба, как и судьбы других героев книги, органично связана с трагедией великой империи. Потому совершенно органично смотрятся в книге завершающие статьи. Такие, к примеру: «От фельдмаршала Миниха до маршала Язова», «Эхо Кавказской войны, или Смыкающиеся крайности», «Бег по кругу: от Сперанского до Гайдара».

 Из финала последней статьи: «Требование гипертрофированных военных расходов, перманентный финансовый кризис, стремление решить проблемы финансирования за счет неограниченной эмиссии, яростная неприязнь к научным методам оздоровления экономики, стремление заинтересованных общественных групп свалить тех, кто стоит за реальный сбалансированный бюджет со всеми суровыми, но спасительными последствиями, и так далее: похоже, что, описав круг в два столетия, мы пришли на тот же перекресток. Это говорит о фундаментальности и патологической застарелости проблем, которые мы пытаемся решить».

Интересно, насколько Гордин легко сопрягает проблемы нашего времени с временем Пушкина, настолько же легко он рифмует время Бродского с временами Римской империи. «Ведь и Бродский был «певцом империи и свободы». Той же свободы, но другой империи. Пушкин — до поры — питал иллюзии относительно имперской идеи, воспринимая Российскую империю как мощное организующее начало, устремленное в будущее. Он пел империю на взлете, мечтая увидеть на вершине этого взлета человека, чья личная свобода гарантируется стройной мощью государства, Бродский пел империю упадка. Он пел трагедию империи. Для него сливались Российская и Римская империи и возникал некий фантом, который его преследовал. Для Бродского имперский сюжет, имперская идея, которая изначально подразумевала стройную систему, укрощающую и облагораживающую хаос, безусловно пересекается с его фундаментальной установкой на "величие замысла". Империя Бродского и империя позднего Пушкина, Пушкина после 1834 года, это трагедия великого, но неудавшегося замысла».

Яков Гордин. «Пушкин. Бродский. Империя и судьба. М «Время», 2024.

В продаже - через несколько дней!