Пишет Борис Натанович Пастернак, генеральный директор издательства "Время": Отправили в типографию новую книгу Алексея Улюкаева — «Тюрьма и другие радости жизни. Очерки и стихи». Тюремные стихи Улюкаева мы уже издавали. Но в этой книге он соединил два редко совмещаемых литературных слоя — аналитику и лирику. И если в биметаллической паре такой союз создает новые свойства, в двухслойной книге он рождает новые смыслы.

Несколько цитат.

«Как это было? В верхнем кармашке робы — всегда маленький блокнотик и маленький карандашик. Писать в тюрьме не запрещено. Но всегда бывает много лишних вопросов, за которыми следуют не столько ответы, сколько ответственность».

«Полезна ли тюрьма? Известная дискуссия Солженицына и Шаламова на этот счет: Солженицын считал, что полезна (где-то оговариваясь, что на сравнительно небольших дистанциях — до двух лет), Шаламов — категорически нет. Мой опыт, который, безусловно, не сравним с опытом Шаламова, говорит, что для подавляющего меньшинства, к которому себя относит и автор этих строк, да, скорее полезна. Это время, которое дадено тебе для осмысления себя и своего места в мире, того, чем ты должен быть, и того, что ты есть, оценки пройденного пути и вычерчивания абриса пути будущего. Чтобы в предельном случае сжечь то, чему поклонялся, и поклониться тому, что сжигал.

Для остальных тюрьма — это просто тяжесть, выпадение (часто безвозвратное) из социальной жизни, распад семьи или невозможность ее создать, реальное поражение в правах, в том числе в праве на достойную работу и ее достойную оплату. Кроме того, тюрьма поощряет этическую девиантность — двуличие, лицемерие, наушничество, лакейство, — которая потом приклеивается к своему носителю навсегда».

«Еще о тюрьме как рефрижераторе, везущем через века практически в полной сохранности заморозку норм, правил, суеверий, бытовых привычек и прочих элементов старого уклада. Если сравнить «Записки из Мертвого дома» Достоевского (тюремная реальность середины 19 века), «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына (тюремная реальность середины 20 века) и современную тюремную реальность, то мы увидим очень много общего. Начиная от построения «по пять» и заправки простыни поверх одеяла и кончая системой начальника и четырех его дежурных помощников. И самая суть: «кроме лишения свободы... в каторжной жизни есть еще одна мука, чуть ли не сильнейшая, чем все другие. Это вынужденное общее сожительство». Я правоту Достоевского подтверждаю всеми своими почти двумя тысячами тюремных дней и ночей».

...

Всё геометрии подвластно.

А из фигур всего надежней,

Конечно, треугольник, ясно,

Что опереться смело можно.

Три равно важные вершины

Вне постижения ума

Владеют мыслями моими:

Любовь, Россия и тюрьма.

Три стороны — куда квадрату! —

Надежно держат мир. И вновь

Три сущности, как три солдата,

Стоят до вечно красной даты:

Тюрьма, Россия и любовь

 

Алексей Улюкаев.

Тюрьма и другие радости жизни. Очерки и стихи

 

Улюкаев А. В. Тюрьма и другие радости жизни : очерки и стихи / Алексей Валентинович Улюкаев. — М. : Время, 2025. — 192 с. — (Диалог).

ISBN 978-5-9691-2614-5

 

Опыт несвободы, обретенный за шесть лет колонии строгого режима, бывший министр, ученый-экономист Алексей Улюкаев попытался передать в своей новой книге и аналитической прозой, и лирическим стихом. Разговор идет об одном и том же, но — на двух языках. Поэт: «Три равно важные вершины / Вне постижения ума /Владеют мыслями моими: /Любовь, Россия и тюрьма». Очеркист: «Если сравнить «Записки из Мертвого дома» Достоевского (тюремная реальность середины 19 века), Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына (тюремная реальность середины 20 века) и современную тюремную реальность, то мы увидим очень много общего». И снова поэт — о том же: «И догадаешься не сразу, / Сумев, распутывая нить, / Боль севастопольских рассказов / С колымскими соединить». Жесткий, честный разговор о том, как вышло, что «страна, которая сажает, / страна, которая сидит» — это одна и та же страна.

Подписано в печать 25.06.2025

Формат 84Х108/32

В переплете

18+